Страшно жить, не имея закона.
Мне почему то захотелось оградить себя законом… от смершевского кошмара, от произвола, от советского рая.
Какой то злой демон вселился в мою душу.
— Налей еще, Ваня!
Водка не действовала на меня. Наоборот, мучительное осознание окружающего меня ужаса усиливалось. Оно грозило раздавить меня. Что то злорадствовало во мне. Закон! Где же закон? Где он? Мне хотелось кричать.
— Ваня! Где закон?
Черноусов смотрел на меня недоумевающе. Я чувствовал, что говорю глупости и что язык мой заплетается.
— Какой закон?
— Закон! Неужели ты не понимаешь?
Черноусов оглянулся не двери.
— Молчи. Ложись на постель.
— Нет! Глупости! Где закон, скажи? Где закон!
Черноусов молчал. Он налил еще стакан водки и предложил мне.
— Не хочу.
Он опрокинул залпом сам стакан. Налил второй и опрокинул его тоже.
— … закона нет, Коля!
— Как нет?
— Молчи — Черноусов говорил шопотом.
— Почему молчать? Ты видел Зою? Видел, какая она была беззащитная?
— Молчи — Черноусов пригрозил мне кулаком — Я тебя понимаю. Я, ведь, тоже в душе не плохой человек.
Черноусов что то путает. Когда то он хотел меня пристрелить за то, что я… буржуй. Ха-ха-ха!
— Ты, Ваня, не плохой человек… Почему же ты смотришь на все это равнодушно?
— Брось, Коля, прошу тебя.
— Нет, не брошу…
— Так слушай же. Тебе, кажется, не известно, что по поручению майора Гречина я должен следить за каждым твоим шагом и обо всем доносить майору.
Эти слова немного протрезвили меня… Черноусов продолжал смотреть на меня в упор.
Если бы я сказал майору, как ты ведешь себя в некоторых случаях, поверь мне, тебе бы не сдобровать. Но я тебе говорю, что в душе я человек не плохой. Ты думаешь, что смерть Зои на меня тяжело не подействовала? Ты глубоко ошибаешься. Я, мож, ет быть, мучительнее тебя переживаю… Эх, Коля, что и говорить, не все у нас, в Советском Союзе, так хорошо, как говорят по радио. Далеко не все!..
Черноусов замолчал.
К прежней путанице, к надрывающим мне душу переживаниям прибавились новые сомнения.
— Что же ты говорил майору Гречину относительно меня?
— Поверь мне, ничего такого… А я, ведь, знаю многое. Я читал твои стихи. Брось ты это дело. Какой из тебя поэт? Ну, скажи откровенно, какой из тебя поэт?
Вот оно… Самый главный психологический момент, самый главный. Всю важность этого психологического момента я ощутил до предельной глубины.
— Осторожным всегда надо быть — продолжал Черноусов — Поверь мне! Откуда я знаю, не следишь ли ты или кто другой за каждым моим движением? Нельзя поддаваться настроениям, или, как у нас говорят, «телячьим нежностям».
Психологический момент обрисовался еще более ярко…
На недоверии, на боязни друг перед другом покоится сила Советского Союза.
Черноусов прав. Стыдно мне. Именно мне! Ведь я, все же, активный враг Советского Союза. Только благодаря заданию я здесь… Тем более надо быть осторожным. Если бы Черноусов был бесповоротно плохим человеком, я погубил бы себя со своими законами, стихотворениями и прочим…
Преграда между нами, пробитая самим Черноусовым, постепенно исчезала.
— Коля, мне жалко тебя. Скажи, как помочь тебе?
— Хочешь еще стакан водки?
Нет, не надо.
Неожиданно я почувствовал себя менее несчастным. Кровавый круг как будто порвался. Нашелся все же и между смершовцами понимающий меня человек. Мало того, он готов помочь мне и избавить меня от лишних страданий. Такая услуга в моем положении дороже денег, дороже всего на свете… Живу я один, как отшельник, ни с кем не делюсь ни радостями, ни своим горем.
Однако, правило революционера гласит, что там, где настоящая работа, нет места чувствам. Кто знает, что имеет в виду Черноусов, пробивая преграды к моей душе.
— Я пойду спать, Ваня. Спасибо тебе…
Черноусов засуетился.
— Ложись у меня.
— Нет, спасибо.
— Коля, о том, что я тебе сказа — никому ни слова. Понимаешь?
— Понимаю.
В коридоре было тихо. Только дежурные молча прохаживались перед дверями следователей.
Куда они унесли Зою? Вот она, настоящая жизнь. Жила девушка, радовалась, что скоро вернется к родителям. Предчувствовала ли она, снилось ли ей когда нибудь, что погибнет она от руки следователя-садиста в застенках «Смерша»? Она, наверное, никогда и не знала, что в Советском Союзе существует такой «Смерщ». Похоронят ее где нибудь в лесу, как собаку… Нарочно не оставят и следа, чтобы не узнали люди…
Проснулся я очень рано, несмотря на то, что почти не спал.
По коридору кто то бегал, слышались отрывочные фразы.
Я быстро оделся.
— В чем дело? — спросил я младшего лейтенанта Кузякина.
— Новость! Ночью кто-то убил майора Тлазунова. Пойдем посмотрим.
— Нет, я не пойду.
Кузякин ушел. Я возвратился к себе. «Собаке — собачья смерть» — подумал я.
Перед моим окном проходил отряд репатриантов. Охранные войска вели их на работу. Охрана с двух сторон, вооружена автоматами. Так сильно не охраняют и немецких военнопленных.
Под Освенцимом крупнейший завод И. Г. Фарбен Индустри. Советы демонтируют завод и отправляют оборудование в СССР. Работы много. Нужны дешевые рабочие руки…
11 июля.
Перемышль.
Я пережил тяжелый душевный кризис. Одно время мне уже казалось, что я сошел с ума. Последствия кризиса ощущаются еще и теперь. По ночам я страдаю галлюцинациями.
Я думаю, у меня не хватит сил пережить еще одно, аналогичное смерти Зои, событие. Как физической, так и душевной выносливости есть предел.
Вся моя энергия, мысли и усилия должны быть направлены к одному — выбраться из «Смерша». Судя по всему, это будет наиболее тяжелой проблемой. Все, что я мог сделать, уже сделано. Оставаться дальше в контр-разведке не имеет смысла. Надо, как можно скорее, выбраться из «Смерша» и попасть в Ужгород или Мукачево.
Вчера я разговаривал с капитаном Потаповым. Думаю, что он единственный человек, с которым можно говорить открыто. Если он и не поможет, то, во всяком случае, не выдаст.
— Возможно ли, в принципе, выбраться из «Смерша».
— Нет. Во всяком случае, мне лично не известны такие случаи. Но вы не унывайте.
— Я не унываю. Но я хочу выбраться из контр-разведки.
— Мой вам совет — не разговаривайте с маленьким начальством. Оно вам скажет: «сидите и молчите». Обратитесь прямо к генерал-лейтенанту.
— Я тоже считаю этот путь наиболее подходящим, но предварительно, все же, поговорю с подполковником Душником.
— Это лишнее. Он выругает вас и прикажет «не совать нос в чужие дела»!
— Но это не «чужие дела»! Это касается меня самого.
— Я не спорю. Но у подполковника таков обычай.
Потапов тоже «комбинирует», как бы и ему выбраться из «Смерша».
— У меня гораздо меньше шансов на успех, чем у вас.
— Мне кажется, что шансы у нас одинаковы. Вернее, ни у вас ни у меня никаких.
В 6 часов вечера я постучал к подполковнику Душнику.
— Войдите.
— Товарищ подполковник! Разрешите доложить…
Вкратце я изложил касающиеся моей просьбы доводы. Подполковник сдвинул брови.
— Это что за новости? Как вы осмелились придти ко мне с таким заявлением? Выбросьте это раз и навсегда из головы… Можете идти!
Я ушел. «Бомбой бы в тебя, сукина сына» — думал я спускаясь по лестнице.
Завтра же пойду с рапортом к генералу.
15 июля.
Какая досада! Генерал куда то уехал и неизвестно, когда дернется. Вообще, неизвестно, что будет дальше. Ходят новые слухи, что наш фронт будет переформирован в Черновицкий военный округ. Скоро переезжаем в Станислав.