В два пятнадцать, по всегдашнему обыкновению, Ахимас вошел в воксал. Он был в пиджаке цвета какао с молоком, клетчатых панталонах и желтых перчатках. Навстречу завсегдатаю бросились служители, взяли тросточку и цилиндр. К герру Вельде в игорных домах Рулетенбурга привыкли. Поначалу воспринимали его манеру игры как неизбежное зло, а потом заметили, что постоянное удвоение ставок, практикуемое немногословным блондином с холодными светлыми глазами, распаляет азарт у соседей по столу. И Ахимас стал в игорных заведениях дорогим гостем.
Он выпил свой обычный кофе с ликером, просмотрел газеты. Англия и Россия не могли договориться по поводу таможенных пошлин. Франция задерживала выплату репараций, в связи с чем Бисмарк направил в Париж угрожающую ноту. В Бельгии вот-вот начнется процесс над Брюссельским Крысоловом.
Выкурив сигару, Ахимас подошел к столу № 12, где шла игра по крупной.
Играли трое, и какой-то седой господин просто сидел, нервно щелкал крышкой золотых часов. Увидев Ахимаса, так и впился глазами. Опыт и чутье подсказали: клиент. Пришел неслучайно, дожидается. Но Ахимас не подал виду – пусть подойдет сам.
Через восемь с половиной минут определилась треть – третья, с 24 до 36. Поставил фридрихсдор. Выиграл три. Седой все смотрел, лицо у него было бледное. Ахимас подождал еще одиннадцать минут, пока не обозначился следующий сектор. Поставил золотой на первую треть, с 1 до 12. Выпало 13. Во второй раз поставил два золотых. Выпало зеро. Поставил четыре золотых. Выпало 8. Выигрыш 12 фридрихсдоров. Пять золотых в плюсе. Все шло нормально, без неожиданностей.
Тут седой, наконец, встал. Подошел, вполголоса осведомился: «Господин Вельде?» Ахимас кивнул, продолжая следить за вращением колеса. «Я к вам по рекомендации барона де…» (седой назвал имя брюссельского посредника). Он волновался все больше. Шепотом пояснил: «У меня к вам очень важное дело…» «Не угодно ли прогуляться?» – перебил Ахимас, убирая золотые в портмоне.
Седой господин оказался Леоном Фехтелем, владельцем известного на всю Европу бельгийского банкирского дома «Фехтель и Фехтель». У банкира была серьезная проблема. «Читали ли вы о Брюссельском Крысолове?» – спросил он, когда они сели в парке на скамейку.
Все газеты писали о том, что наконец-то схвачен маньяк, похищавший маленьких девочек. В «Пти-паризьен» было напечатано, что полиция арестовала «г-на Ф.», владельца загородной виллы под Брюсселем. Садовник донес, что слышал ночью доносившиеся из подвала приглушенные детские стоны. Полиция тайно проникла в дом, провела обыск и обнаружила в подвале потайную дверь, а за ней такое, что, по утверждению газеты, «бумага не вынесла бы описания этой чудовищной картины». Картина, тем не менее, была обрисована уже в следующем абзаце, причем со всеми подробностями. В дубовых бочках полиция нашла маринованные части тел семи из девочек, пропавших в Брюсселе и его окрестностях за последние два года. Один труп был совсем свежий, со следами неописуемых истязаний. Всего за последние годы бесследно исчезли четырнадцать девочек в возрасте от шести до тринадцати лет. Несколько раз видели, как прилично одетый господин с густыми черными бакенбардами сажает в свой экипаж маленьких торговок цветами и папиросами. Один раз свидетель слышал, как человек с бакенбардами уговаривал 11-летнюю цветочницу Люсиль Лану отвезти к нему домой всю корзину, обещая за это показать ей механическое пианино, которое само играет чудесные мелодии. После того случая газеты перестали звать монстра «Синей Бородой» и окрестили «Брюссельским крысоловом», по аналогии со сказочным Крысоловом, заманивавшим детей звуками волшебной музыки.
Про арестованного г-на Ф. сообщалось, что это человек из высшего общества, представитель золотой молодежи. У него, действительно, были густые черные бакенбарды, а на вилле имелось механическое пианино. Мотив преступлений ясен, писала «Ивнинг стандард» – извращенное сладострастие в духе маркиза де Сада.
Дата и место судебного процесса уже определились: 24 сентября в городке Мерлен, расположенном в получасе езды от бельгийской столицы.
«Я читал про Брюссельского Крысолова», – сказал Ахимас и взглядом поторопил надолго замолчавшего собеседника. Тот, ломая усыпанные перстнями пухлые руки, воскликнул: «Г-н Ф. – это мой единственный сын Пьер Фехтель! Его ждет эшафот! Спасите его!»
«Вас неверно информировали о роде моей деятельности. Я не спасаю жизнь, я отнимаю ее», – улыбнулся тонкими губами Ахимас. Банкир горячо зашептал: «Мне сказали, что вы творите чудеса. Что, если не возьметесь вы – значит, надежды нет. Умоляю вас. Я заплачу. Я очень богатый человек, господин Вельде, очень».
Ахимас после паузы спросил: «Вы уверены, что вам нужен такой сын?» Фехтель-старший ответил без колебаний, было видно, что этот вопрос он уже задавал себе сам: «Другого сына у меня нет и не будет. Он всегда был непутевым мальчиком, но душа у него добрая. Если мне удастся вызволить его из этой истории, он получит урок на всю жизнь. Я виделся с ним в тюрьме. Он так напуган!»
Тогда Ахимас попросил рассказать о предстоящем процессе.
«Непутевого» наследника должны были защищать два самых дорогих адвоката. Линия защиты строилась на доказательстве невменяемости обвиняемого. Однако, по словам банкира, шансов на благоприятный вердикт медицинских экспертов мало – они так ожесточены против мальчика, что даже не согласились на «беспрецедентно высокий гонорар». Последнее обстоятельство, кажется, потрясло господина Фехтеля-старшего больше всего.
В первый день процесса адвокаты должны были объявить, признает ли их подзащитный себя виновным. Если да – приговор вынесет судья; если нет – решение будут принимать присяжные. В случае, если психиатрическая экспертиза сочтет Пьера Фехтеля ответственным за свои поступки, защитники рекомендовали пойти по первому пути.
Дело в том, горячась объяснил безутешный отец, что палачи из министерства юстиции выбрали Мерлен неслучайно – трое из пропавших девочек жили именно в этом городке. «Честного суда в Мерлене не будет», – так выразился банкир. Население городка возбуждено до крайности. Вокруг здания суда по ночам жгут костры. Позавчера в тюрьму пыталась ворваться толпа, чтобы растерзать арестованного – пришлось утроить охрану.
Господин Фехтель провел тайные переговоры с судьей, и тот оказался человеком разумным. Если решение будет зависеть от него, мальчик получит пожизненное заключение. Но это мало что даст. Предубеждение публики против Брюссельского Крысолова столь велико, что прокурор наверняка опротестует такой приговор и будет назначено повторное разбирательство.
«Вся надежда только на вас, господин Вельде, – сказал в заключение банкир. – Я всегда считал себя человеком, для которого невозможного не существует. Но в данном случае я бессилен, а речь идет о жизни моего сына».
Ахимас с любопытством смотрел в багровое лицо миллионера. Было видно, что этот человек не привык проявлять эмоции. Например сейчас, в момент сильнейшего потрясения, его толстые губы расползались в нелепой улыбке, а из одного глаза стекала слеза. Это было интересно: непривыкшее к экспрессивной мимике лицо не умело изобразить гримасу скорби. «Сколько?» – спросил Ахимас. Фехтель судорожно сглотнул. «Если мальчик останется жив – полмиллиона франков. Не бельгийских, французских», – поспешно добавил он, когда собеседник ничего не сказал.
Ахимас кивнул, и в глазах банкира вспыхнул безумный огонек. Точно таким же огоньком загорались глаза тех сумасбродов, кто ставил у рулетки все свои деньги на зеро. Этот огонек назывался «а вдруг?». С той лишь разницей, что у господина Фехтеля деньги явно были не последние. «Если же вам вдруг… – голос банкира дрогнул. – Если вам удастся не только спасти Пьеру жизнь, но и вернуть ему свободу, вы получите миллион».
Такой гонорар Ахимасу еще никогда не предлагали. Он по привычке перевел сумму в английские фунты (без малого тридцать тысяч), в американские доллары (семьдесят пять тысяч) и в рубли (вышло больше трехсот тысяч). Много, очень много.