— Кто это? — спросил Хункелер.
— Авраам, — ответила Рут Цбинден, — он тоже приглашен на золотую свадьбу.
Они оба наблюдали, как старик исчез в туалете игрового павильона.
— Что он искал?
— Ах, он вечно в землю глядит. Камешки ищет. У него их полные карманы.
Хункелер отпил глоток из чашки, которую г-жа Цбинден поставила перед ним. Кофе был выше похвал.
— На что он живет? На пенсию?
— У него есть жилье внизу, в «Молочном супчике». И какая-никакая пенсия, поди, тоже есть. Ему много не надо.
— А как насчет Ворчуньи?
— Ворчунья живет на ферме, в горах, где-то на Шпицвальде. По хозяйству фермерам помогает. Насколько я знаю, нынче вечером и она приглашена. Оба, конечно, малость с приветом. Но очень милые.
Рут Цбинден дружелюбно улыбнулась комиссару светлыми глазами, серыми, с золотыми искорками.
— Вы кое о чем умолчали. Не сказали мне про Ханса Грабера.
— Да? А надо было? Почему?
Улыбка погасла, словно ее стерли.
— Потому что он был любовником госпожи Эрни.
— Вот как?
Она вспыхнула, но не сильно. Да, неплохо девушка умеет владеть собой.
— Ваша правда, об этом я умолчала. Потому что не имею права говорить. Клятву дала.
— Как вы сказали? Госпожа Эрни взяла с вас клятву?
— Да. Однажды я нечаянно их застала… Поздно вечером, мне что-то понадобилось взять в лаборатории. Видно, пришла я так тихо, что они не услышали. Так я и узнала про них. И она мне доверилась.
Хункелер смотрел на улицу, на туалет, откуда как раз вышел долговязый Авраам, по-прежнему глядя в землю.
— Как люди ухитряются проворачивать такие дела?
— Вы о чем?
— Крутят любовь с известной на весь город персоной — и никто ничего не замечает.
— Они виделись нечасто. Ну, может, раз в две недели. Всегда поздно вечером, большей частью здесь, изредка у него дома. А незамеченным все осталось, наверно, потому, что никто и представить себе не мог, что она способна завести роман.
— Он бывал у нее дома?
— Нет, она не хотела. Говорила, что такая близость излишня, мужчина еще и в собственных четырех стенах.
Хункелер покачал головой. Он был в полном недоумении.
— Если хочешь заняться любовью, то устраиваешься поудобнее, на мягкой широкой кровати, а не на медицинской кушетке.
— Ну, это не по ней, у нее были свои представления. Любовь должна быть тайной, опасной, запретной. Иначе грош ей цена.
— Как вы думаете, Ханс Грабер мог бы совершить это убийство? И если да, то по какой причине?
Рут Цбинден ответила не сразу, задумалась, потом наконец подняла глаза и посмотрела на него, прямо и искренне.
— Пожалуй, мог бы. Он собирался расстаться с Кристой. Примерно за месяц до смерти она сама мне рассказывала. С ним, мол, нехорошо обращаются, используют как объект сексуального наслаждения, без душевной надстройки. Я точно помню эти слова, очень уж странная формулировка. И он, мол, хочет остаться верен своей молодой жене.
— Но убийств из-за этого все-таки не совершают.
— Как знать. Может, она не хотела его отпустить. Может, произошла ссора и он в аффекте заколол ее.
— На нижней губе у нее ранка от укуса. Но это строго между нами.
— Вот свинья, — сказала Рут Цбинден.
— Почему свинья? В любовной горячке чего только не бывает.
— Ненавижу насилие над женщинами, даже если это укусы от любви.
Рут Цбинден сидела по-кошачьи спокойно, сложив руки на коленях, словно лапы.
— А ваш друг, который ловит форель? Как он? Вы его любите?
— Конечно. Иначе разве я была бы с ним?
Тут она права.
— Давайте поговорим об Иове Хеллере. Он часто навешал свою мать?
— Нет, редко. В общем, только если нужно было что-то обговорить. Она избегала его.
— Почему? Общение с сыном она тоже считала излишней близостью?
— Вполне возможно. Криста была женщина весьма незаурядная.
— Вам она нравилась, верно?
Рут Цбинден кивнула, глаза ее на миг затуманились.
— Ну что ж, спасибо, — сказал Хункелер.
У стойки в приемной д-р Кнехт давал указания г-же Швааб. При появлении Хункелера он осекся и смерил его холодным взглядом.
— Этот ваш Халлер целыми днями тут торчит, — сказал он. — Долго ли так будет продолжаться? Вы мешаете нам работать.
— Сожалею, но мне необходимо поговорить с вами.
— Никак не могу. Вы посмотрите, сколько пациентов ждут приема. — Он кивнул на стеклянную перегородку, за которой сидели люди. — Им всем нужна моя помощь. И это самое важное.