Все, что Джоэл рассказывал мне об их жизни — правда. Он купил обанкротившуюся винодельню и восстановил ее, а Эмили стояла у руля рядом с ним. Я заметил, что она вернула все деньги, которые потратила с моей карты, обратно на мой счет, но ни разу не заметила, что с нее снимают деньги. Может быть, она бы узнала, что я жив, если бы была более внимательна.
Я оглядываю ее дом, ее потрясающий маленький домик. Я до сих пор помню ее квартиру в Нью-Йорке... она ей не подходила. Ничто в ее прежней жизни ей не подходило, но то, что она построила для себя, идеально.
Здесь, в Италии, я провел большую часть времени в беспорядочных поисках любого намека на местонахождение Черепа. Ночи же проводил наблюдая за ней. Эмили думает, что, поскольку она живет на винодельне у черта на куличках, ей не нужно закрывать жалюзи. Если бы она только знала, что где-то Череп ищет ее…
Мне удавалось сдерживаться и не показываться ей на глаза в течение двух недель. Но я больше не смог этого выносить. Полагаю, что с тех пор, как я потерял местонахождение Черепа, самое безопасное для Эмили, Моники, Джоэла и Джейкоба — это быть рядом с ними.
Я протягиваю руку и убираю длинную шелковистую прядь волос Эмили с ее лица. Ее лицо все еще бледно от шока, вызванного моим появлением, но на щеках медленно проступает румянец. Я провожу тыльной стороной пальца по гладкой щеке, по подбородку, к нижней губе.
Хочу поцеловать ее.
Я через многое прошел в своей жизни, но разлука с ней была одной из самых трудных вещей, которые я когда-либо делал. Я не осознавал, насколько опустошен изнутри, пока рядом со мной не появилась Эмили, которая подбадривала меня и заставляла выражать свои чувства. Она исцелила меня. Она заставила меня смотреть в будущее — заставила бороться за это будущее.
Я убираю руку и наблюдаю за ней, не прикасаясь. Она набрала вес — здоровый вес. Ее ключицы больше не выступают, скулы не такие острые. Она выглядит моложе, не такой потерянной.
— Наверное, будет лучше, если я останусь с ней, — говорит Джоэл, и я бросаю взгляд на вход. Предполагаю, что мое присутствие было темой разговора между ним и Моникой. Я выпрямляю ноги и вытягиваюсь в полный рост. — Она взбесится, если проснется и увидит твою уродливую рожу, склонившуюся над ней.
Я выдыхаю воздух изо рта, издавая апатичный смешок.
— Наверное, ты прав.
Джоэл неторопливо выходит вперед, засовывая руки в карманы своих черных джинсов.
— С этого момента ты можешь оставаться здесь, с нами, раз уж раскрыл себя.
Я хмурюсь, хотя мое сердце бешено колотится в груди. Меня так долго не было, что с таким же успехом я мог бы существовать в другой жизни. Я подумал, что, возможно, в их жизни больше не будет места для меня. Мне казалось, что я буду для них лишним органом, аппендиксом.
Очевидно, я был неправ.
Джоэл хлопает меня по плечу.
— Не смотри так потрясенно, брат.
— Я просто подумал...
— Ты член семьи. Несмотря ни на что.
Я улыбаюсь ему и отвожу взгляд. Если бы только я мог сказать ему, как много это значит для меня, не ставя его в неловкое положение.
— Спасибо, — это все, что я могу выдавить из себя.
— Всегда пожалуйста. — Он прочищает горло. — Моника должна покормить Джейка и достать курицу из духовки. Если бы ты мог помочь ей, пока я присматриваю за Эмили...
— С ребенком?
Он приподнимает бровь.
— С курицей.
Я смеюсь, и меня удивляет этот звук. Я так давно этого не слышал.
— Верно.
— Положи на блюдо и отнеси в сад. Это последнее, что нужно для праздничного ужина Эмили.
Кивнув, я протискиваюсь мимо Джоэла, удаляясь от Эмили. Расстояние увеличивается с каждым шагом, и я чувствую себя все меньше... просто все меньше.
— Джоэл? — Оборачиваясь, кладу руку себе на затылок. Я никогда не нуждался в помощи моего брата, когда дело касалось женщин, но она мне понадобится, если я хочу получить прощение Эмили. Понимаю, насколько они сейчас близки, и осознание этого сопровождается острым приступом ревности. — Передай ей, что я хотел как лучше, ладно? Что я всегда думал только о ней.
Проводя татуированными руками по лицу, Джоэл выдыхает, присаживаясь на кофейный столик из стекла и черного дерева.
— А если она спросит меня о Черепе?
— Солги ей, — говорю я быстро, без колебаний, и меня тошнит от этого.
— Джай!
— Я разберусь с Черепом, обещаю, — говорю я ему. — Ей не обязательно знать.
Вижу, как шестеренки крутятся у него в голове, когда он смотрит на меня. Он не хочет лгать Эмили. Я вижу это и ненавижу себя за то, что вынуждаю его к этому после всего, что он уже сделал для меня. Брат наклоняется вперед, упираясь локтями в колени.
— Если она узнает, что мы солгали — снова — она возненавидит нас всех. Она поймет, что не может доверять нам, и тогда что удерживает ее здесь?
— Ложь — наш единственный выбор. Если ты собираешься рассказать ей всю историю, скажи, что все закончилось в Бейруте, хорошо?
— Бейрут, Джай? Я не смогу угнаться за твоим...
— Все, что я рассказал тебе о том годе, когда я гонялся за Черепом — это то, что он закончился в отеле Бейрута. Это все, что ты можешь сказать. — Я разочарованно облизываю губы языком. — Ты можешь это сделать?
Эта история была бы правдой, если бы не горничная отеля в Бейруте, которая, спотыкаясь, вошла в холл между нами, уронив охапку свежих белых полотенец. Черепу потребовалась секунда, чтобы схватить ее и взять в заложницы. Стоя у нее за спиной с ножом в руке, он сумел обвязать веревку вокруг ее туловища и отвести к окну. Он сказал, что пощадит ее, если я брошу свой пистолет и отшвырну его подальше. У меня не было другого выбора, кроме как подчиниться.
Кончилось тем, что он выбросил ее из окна того проклятого старинного отеля и убежал, а я нырнул за веревкой, которая исчезала из окна, пока падала девушка. Веревка обожгла мне руки, а горничная сломала несколько костей, когда ее остановили в свободном падении, но я спас ее... но впоследствии Череп сбежал.
Я почти поймал его.
Почти.
Черт.
Заполучил его.
— Джоэл?
— Все в порядке. Я, блядь, солгу ей в лицо ради тебя — снова. — Он вскакивает на ноги и начинает расхаживать по комнате. — Господи, Джай, заслуживаешь ли ты ее на данный момент?
Я ощетиниваюсь.
— Я принимал во внимание ее благополучие при каждом решении, которое делал с того момента, как познакомился с ней. Может быть, я и не заслуживаю ее — может быть, никогда и не заслуживал, — но я не буду извиняться за то, что сделал. — Я сжимаю зубы, чтобы немного ослабить давление на челюсть. — Я буду рассказывать ей ложь о конце Черепа каждый день до конца своей жизни, если ей от этого станет легче. Знание того, что он жив, уничтожило бы ее. Ты сам так сказал.
Я выхожу за дверь на крыльцо, где Моника ждет меня на прохладном вечернем воздухе, покачивая на руках суетливого Джейка. Глядя на него, я рассеиваю свое разочарование, и не могу сдержать легкой улыбки на губах, когда он встречается со мной взглядом и перестает суетиться. Я всегда хорошо ладил с детьми. Мама часто говорила, что я прирожденный, что во мне есть что-то такое, что успокаивает плачущего ребенка. Обычно я не лезу из кожи вон, чтобы пообщаться с беззубыми маленькими мясными шариками, но Джейкоб — не просто ребенок. Он мой племянник.
Моя плоть и кровь.
— Можно мне подержать его? — спрашиваю я Монику и замечаю, как она в замешательстве морщит лоб.
— Э-э, конечно. — Она целует Джейка в макушку. — Иди к дяде Джею.
Дядя. Гордость наполняет мою грудь, как газ в воздушном шаре с гелием. Я дядя. Протягиваю руки, и она передает Джейка мне. Извиваясь, он засовывает кулак в рот и посасывает его, когда я прижимаю его к своей груди. Он такой крошечный в моих руках и беспомощный.