— Маленькая девочка.
Андреа застывает, когда я делаю круговые движения, и мои губы растягиваются в мягкой улыбке. Я не могу дождаться, когда увижу своего ребенка, впервые возьму его на руки.
Другой рукой я касаюсь прямых волос Андреа и наклоняюсь, чтобы понюхать их. Они всегда были такими мягкими и сладко пахнущими…
Двигаясь медленно, она обхватывает меня руками за талию, и эмоции душат меня. Я просто хочу, чтобы она снова полюбила меня, забыла все плохое, что я сделал.
Мой пояс сдвигается, и я моргаю, когда реальность снова меняется. У Андреа не прямые волосы. Они полны объема и волн. Я обхватываю Эмили руками и высоко поднимаю ее. Она визжит мне прямо в гребаное ухо, и я швыряю ее на землю, выбивая воздух из ее легких. Ее слезы были чистыми и обильными, когда она выгибала спину, обхватывая себя руками за талию и отчаянно втягивая воздух.
— Ты думаешь, что ты такая умная!
Я плююсь, ненавидя ее, ненавидя за то, что она может трахаться со мной на таком интенсивном уровне. Если бы я, черт возьми, принимал свои таблетки так, как должен был, она бы не смогла этого сделать. Она не смогла бы изменить мою реальность одним взмахом ресниц.
— Вставай, — требую я, возвышаясь над ней, пока она корчится на земле, медленно втягивая воздух в легкие.
— Пожалуйста, — произносит она. — Не заставляй меня идти с тобой.
Я наклоняюсь и хватаю Эмили за запястье, рывком поднимая ее на ноги. Она покачивается, как пьяная, ее тело слегка скрючено от ветра, который я выбил из ее легких.
— Ты думаешь, мне это легко дается? Чтобы я так с тобой обращался? — спрашиваю я, прижимая ее к себе.
— Да. Что бы сказала твоя жена?
Я постукиваю себя ладонью по голове, не обращая внимания на свою жену, которая шепчет ненавистные слова прямо мне в голову. Она никогда не простит меня за все, что я сделал, но я пытаюсь все исправить. Пытаюсь измениться, стать менее преступным, менее жестоким, и она снова полюбит меня. Я знаю это.
— Была бы она счастлива с тем мужчиной, которым ты стал?
Я дергаюсь.
— Прекрати болтать.
— Скажи мне! — кричит она мне в лицо.
Мой гнев слишком велик. Ее голос выводит меня из себя, и я отталкиваю ее назад, а затем чмокаю в губы. Эмили взвывает от боли и зажмуривает, но быстро приходит в себя.
— Мы сбежали от тебя! Мы победили!
— Ты победила? — огрызаюсь я. — Единственное, что ты выиграла — это короткий шестнадцатимесячный перерыв. Никто меня не убьет. Ни Джоэл, ни чертов Джай!
— Ты сохранил им жизнь, — выпаливает она. — Это была твоя самая большая ошибка.
— Я сохранил им жизнь, потому что было забавно их мучить.
— Ты полон дерьма.
Я сохранил им жизнь ради нее! Потому что знал, что она потеряет свою гребаную голову, если я причиню им боль. Я хотел, чтобы они умерли в ту же минуту, как только я их поймал. Джоэл — из принципа, но Джай... Я завидовал ему. Я завидую ему. Я собирался покончить с ним, как только Эмили придет в голову мысль о нас, потому что, если я убью его слишком рано, она никогда меня не простит.
Я хватаю ее, и она вырывается из моих рук.
— Отвали от меня!
Я замираю, отпуская ее, и хватаюсь за голову, отчаянно пытаясь унять острую боль в висках. Почему она не хочет, чтобы я прикасался к ней? Она все еще злится из-за того, что я бросил свою постоянную работу? Быть дьяконом в той церкви было сущим адом! Они заплатили мне очень мало за ту работу, которую я выполнил! У нас был ребенок. Мне пришлось уйти. Я должен был найти что-то, за что заплатили бы больше, а этот гребаный священник... то, как он обращался с той женщиной. Мне пришлось уйти… Я не мог оставаться там после того, что увидел.
Стиснув зубы, я сосредотачиваюсь на глазах Андреа и замечаю, что теперь они не такие миндальные, не такие золотисто-медовые. Затем сосредотачиваюсь на ее носе и на том, какой он тонкий по сравнению с тем, каким был раньше, и, наконец, обращаю свое внимание на ее губы. Тонкие губы, которые я так любил, стали полнее, верхняя губа не совсем касается нижней.
Вечно обиженна.
Она не моя Андреа.
— Блядь!
Что я делаю? Не время валять дурака. Я готов поспорить на все деньги, которые у меня остались, что Джай Стоун мчится по дороге, пока мы разговариваем. Я сжимаю волосы Эмили в кулаке, и она шипит, когда я веду ее обратно к машине тем же путем, каким мы пришли.
— Ты научишься любить меня, — говорю я ей. — Или научишься любить боль.
***
Джай
Нам не требуется много времени, чтобы подъехать к стоящему внедорожнику Черепа, и я не могу поверить в свою удачу.
Сегодня вселенная на моей стороне. Сегодня Череп — покойник.
— Я проследил за ней до того поля, но она могла обронить свой сотовый, — говорит Тед, глядя на телефон Джоэла.
Мне следовало бы разозлиться из-за того, что Джоэл счел необходимым отслеживать мобильный телефон Эмили, но я помню, что просил его сделать все, что в его силах, чтобы обезопасить ее. Он выполнил свою часть работы. Он оберегал ее, как и обещал. Я был тем, кто облажался.
— Для меня этого достаточно, — отвечаю я, притормаживая, съезжаю с дороги и останавливаюсь.
Джоэл и Хасс хотели приехать, но решили остаться дома и успокоить своих детей. Хассу будет трудно не травмировать своего мальчика, но не так тяжело, как Джоэлу, который должен убедить Монику не бросать его. Я потираю ноющую челюсть. Мне нельзя возвращаться, пока Череп не умрет, а Эмили не будет в безопасности у меня подмышкой. Я представляю, что у меня будет похожий разговор с Эмили, когда я ее верну. Мне жаль, что ей пришлось вот так узнать, что я солгал ей, но я не жалею о том, что оказался здесь. Если бы я последовал фальшивому предупреждению Черепа об Украине, кто знает, что бы произошло. Эмили все равно думала бы, что я мертв. Она бы взорвалась. То, что мы были с ней до появления Черепа, придало нам обоим сил победить его, и я никогда не пожалею об этом, как бы сильно она меня за это ни ненавидела.
Я смотрю на огромный длинный виноградник, гораздо больше, чем у Джоэла, и у меня сводит живот. Они где-то здесь…
— Как лучше всего поступить? — спрашивает Тед, засовывая телефон Джоэла в боковой карман своего сиденья.
— Мы войдем или подождем, пока они выйдут?
Я прикусываю нижнюю губу. Если мы подождем здесь, Череп может причинить ей вред там. Если мы войдем туда, он может вернуться к своей машине еще до того, как мы их увидим. Я прочищаю горло.
— И то, и другое. — Я заглушаю машину Джоэла и открываю свою дверцу. — Ты хочешь пойти туда или подождать здесь?
Тед улыбается мне, уголки его темно-коричневых губ приподнимаются, обнажая ослепительно белые зубы.
— Я никогда не был хорошим официантом.
Я жеманничаю.
— Я тоже.
Он выпрямляет ноги и приподнимает бедра, роясь в карманах своих черных спортивных штанов.
— Давай подбросим монетку.
— Серьезно?
— Да, серьезно. Давай же.
Он достает из кармана четвертак и сжимает руку в кулак, кладя четвертак на большой палец. Я даже не спрашиваю, зачем он таскает с собой американскую валюту.
— Орел ждет в машине. Решка ждет в кустах.
Я не могу поверить, что бросаю монетку ради этого. Я выдыхаю.
— Решка.
Тед подбрасывает монету, и я наблюдаю, как она кружится в воздухе, отчего в моей груди зарождается тревога. Он ловит ее, когда она падает обратно, и, поерзав на стуле, кладет монету на тыльную сторону ладони. Когда он обнажает ее, я откидываю голову назад. Блядь.
— Надеюсь, ты захватил с собой вязальные спицы, — хихикает он, открывая дверь.
Он выскальзывает из грузовика, закрывает за собой дверцу и направляется к багажнику.