Я наклоняю голову влево, чтобы увидеть Черепа и посмотреть, как он умирает. Если бы бог вообще существовал, он сохранил бы мне жизнь достаточно долго, чтобы позволить мне получить это. Череп одной рукой сжимает живот, а другую протягивает ко мне, но Джай держит меня подальше от этого, как будто одно его прикосновение может утащить меня в ад.
Темные окрашенные губы Черепа шевелятся, и он произносит имя, которое мне не принадлежит. Снова и снова он называет меня Андреа, умоляя обнять меня, прикоснуться ко мне. В его глазах наворачиваются слезы, а из губ сочится кровь, и неожиданно он перестает выглядеть таким страшным и угрожающим, каким я его помню. На самом деле, мне интересно, что же меня так пугало в этом необычном человеке с самого начала.
В конце концов, он такой же человек, как и все мы. От этой мысли по мне пробегает холодная волна восторга.
На его худом лице проступают все эмоции, которые он прятал глубоко внутри, с тех пор как умерли его жена и нерожденный ребенок. Когда я лежу здесь, рядом с ним, утешаемая тем, кто любит меня за все, чего у меня не было, когда мы встретились, и за все, что я накопила с тех пор, во мне зарождается симпатия. Я раздавлю его. Он заставил меня почувствовать себя одинокой. Он заставил меня почувствовать себя чьей-то собственностью.
В своей тюрьме он украл мою свободу, мою уверенность и мою волю к жизни. Он лишил жизни бесчисленное множество мужчин и надругался бог знает над сколькими женщинами. Испытывать сочувствие к этому монстру, этому куску мусора — это пощечина всем, кто пострадал от его рук.
Сегодня Череп умирает в одиночестве.
— Прости меня — стонет он, его голос превращается в шепот.
Простить его? Если бы у меня были силы, я бы прижала палец к его ране, чтобы усилить страдания. Он терроризировал меня, издевался надо мной, он разлучал нас с Джаем все время, пока мы были в его резиденции, и больше года после этого, и он приставлял пистолет к голове Джейкоба — невинного младенца. Теперь он просит прощения? После всей боли и страха, которые он причинил нам, потому что Джоэл и Моника полюбили друг друга? Потому что я немного похожа на его покойную жену? И на смертном одре не меньше.
В этот момент он пожнет то, что посеял.
— Никогда. — У меня перехватывает дыхание.
— Пожалуйста...
Мои глаза затуманивает. Беспамятство заигрывает с моим мозгом, когда моя кровь медленно вытекает из меня из-за пули, которая пробила тело Черепа насквозь и попала в мое. Это удобно, что мои страдания связаны с его страданиями даже после смерти.
— Нет.
Я с трудом удерживаю веки открытыми и наблюдаю, как лицо Черепа искажается от чувства вины и сожаления прямо перед тем, как он испускает свой последний вздох. Жизнь покидает его глаза, они остекленевшие, и я чувствую…
...Удовлетворение.
Злодей из моей истории не проигрывает в эпической схватке. Нет ни адреналина, ни волнения, ни попыток угадать, что произойдет дальше. Здесь нет никакой театральности, которая отвлекала бы меня от главного события.
Здесь только я и он.
В него стреляли, и хотя его смерть трагична и не имеет ничего общего с кульминацией, это чертовски приятно. Он не заслуживает погибнуть в сиянии славы. Он заслужил того, чтобы зачахнуть на обочине этой дороги.
Гибель Черепа была неизбежна, и она происходит достаточно медленно, чтобы я могла наслаждаться каждой секундой. Теперь я понимаю, почему Череп не погиб во время того взрыва. Карма хотела, чтобы он умер здесь, прямо у меня на глазах, а я наблюдала затуманенным взором за тем, как Джай укачивает меня в своих объятиях. Карма хотела, чтобы он осознал, что с самого начала вел проигрышную игру. Она хотела, чтобы он умолял меня о прощении — даже если он не называл меня моим именем — а я отказала ему в свободе от его поступков, от его вины, как он отказывал мне в свободе от своей тюрьмы. У него были все шансы жить дальше, но вместо этого Череп решил охотиться на меня и заплатил за это своей жизнью.
Окончательно.
Боль, которая когда-то жгла, как огонь, переходит в ледяное оцепенение. Я боюсь последовать за Черепом в мир смерти и встретиться с ним там, поэтому стараюсь держаться, несмотря на черноту, застилающую поле моего зрения. Джай прижимает свою большую окровавленную ладонь к моему лицу и притягивает к себе. Я моргаю и пытаюсь сказать, что со мной все будет в порядке, но с моих губ срывается только болезненный вздох. Его красивое лицо, теперь перепачканное моей кровью, печально. Душераздирающе. Не думаю, что когда-либо видела его плачущим, но вот он здесь, рыдает надо мной, как будто я уже умерла.
Джай говорит и гладит меня по голове, покачивая взад-вперед на своих бедрах, положив одну руку мне на спину. Мне больно там, где он прикасается ко мне, но я не могу найти в себе силы сказать ему об этом. Когда смотрю на его губы, меня охватывает паника, когда я понимаю, что не слышу его красивого грубого голоса, только стук собственного сердца. Я умираю. Мало-помалу мой мозг отключается. Мое дыхание становится прерывистым, неглубоким, и пока я лежу здесь, проходят секунды, а затем надо мной склоняется новое лицо. Утреннее солнце отражается от его гладкой, темно-коричневой кожи, и он шлепает меня по лицу, его полные губы шевелятся, когда он огрызается на меня.
Тед.
Настоящий герой в этой истории. Нас бы здесь не было, если бы не он.
Он обеспокоен, я вижу это по тому, как сходятся его аккуратные брови, но это никак не уменьшает мой страх. Пытаюсь объяснить ему, что все в порядке, но все, что я могу выдавить из себя — это жалобный стон и подергивание ногой. Я надеюсь, Джай расскажет ему, насколько он был бесценен. Тед заслуживает того, чтобы знать.
Беспамятство тянет мои веки, и я сдаюсь ему.
Я принимаю свою смерть и обретаю покой. В объятиях мужчины, которого люблю, рядом с великолепным виноградником в Тоскане, после смерти моего врага, и я покрыта своей теплой, липкой кровью и густой итальянской пылью.
Я не могу придумать лучшего способа уйти.
***
Джай
Несмотря на наше местоположение, экстренные службы быстро добираются до Эмили. Никто из них ни слова не говорит по-английски, но это нормально. Я просто хотел, чтобы они помогли ей, и как можно скорее. Я был так уверен, что она умерла у меня на руках. Она не открывала глаз, и Тед не мог нащупать пульс. Кровь лилась из ее тела и пропитывала мою одежду, несмотря на все мои попытки заткнуть рану. К счастью, профессионалы нащупали пульс. Он был слабый, едва уловимый, и они вырвали ее из моих рук.
Это все моя вина.
Я стоял в стороне от первой машины скорой помощи, пока парамедики работали над Эмили, подавая кислород и кровь, делая все возможное, чтобы обработать рану. Я обкусал ногти до костей, слушая, как они кричат на непонятном мне языке.
Они могли потерять ее.
Они могли спасти ей жизнь.
Прошло несколько минут, прежде чем они захлопнули двери и умчались, оставив нас с Тедом в пыли. Когда все улеглось, мое затуманенное зрение сфокусировалось на второй машине скорой помощи, которая задвигала теле на место и фиксировала колеса, а сверху лежал мертвый Череп в черном пакете.
Это тоже была его вина.
В конце концов машина скорой помощи с Черепом отъехала, а судебный следователь в черной машине последовал за ними по пятам. В конце концов, все, что осталось от этого утреннего шоу ужасов, — это две лужи крови. Одна принадлежала покойнику, другая — любви всей моей жизни.
Кто-то машет рукой у меня перед носом, заставляя меня снова обратить внимание на высокого стройного полицейского. Он почесывает свои черные вьющиеся волосы кончиком ручки, прежде чем направить ее в сторону Теда.
— Вы подтверждаете то, что он сказал?