- Ну, Дэвид, надеюсь, вы по крайней мере голодны? - Смеющиеся выцветшие глаза Элизабет Дейндри напоминали ирландские песни.
- Сейчас увидите! - сказал Маркэнд. Он прекрасно ладил с матерью Элен.
Она происходила из католической ирландской семьи из Делавэра, в которой общение с богатыми протестантами (отец ее строил быстроходные суда, ходившие по семи морям) в значительной мере вытравило влияние Рима. Ей без препятствий удалось выйти замуж за немолодого удачливого адвоката из шотландских кальвинистов. Миссис Дейндри по-прежнему ходила к обедне и время от времени принимала участие в церковных делах. Ребенком Элен часто бывала с ней в церкви, хотя, по настоянию отца, училась в частной школе либерального толка. Религиозность не привилась к Элен; влияние мистера Дейндри, а более всего снисходительность, с которой он относился к вере ее матери, оказались сильнее ладана и песнопений. Элен не принадлежала к числу эстетических натур; а миссис Дейндри держали в плену пышность католических богослужений и сила традиций. Дочь рано почувствовала превосходство отца, считала его рационализм признаком этого превосходства и в семнадцать лет относилась к церкви с большей нетерпимостью, чем он сам. Но если девушка унаследовала от Джадсона Дейндри тяготение к фактам, то, с другой стороны, она была религиозна, как его предки; в сущности, гораздо религиознее, чем Элизабет Дейндри. Элен выросла в женщину с большой потребностью чувствовать и играть в жизни определенную роль, а такая потребность, как бы ее ни называли, религиозна по существу. Долго она не могла найти ей имени; теологический путь был прегражден духом времени и авторитетом агностика-отца; некая ограниченность не позволяла ей избрать путь эстетический. Подобно многим современникам, считавшим ниже своего достоинства верить в библейские чудеса, она наконец столкнулась с чудесами фактов и еще до выхода из колледжа сделалась ревностной служительницей культа Науки. Вот почему она решила стать врачом. За два года учения она узнала, насколько медицина несовершенна как наука, и это заставило ее изменить решение; она занялась биохимией, надеясь обрести Абсолютное в простейших тканях. Она познакомилась с доктором Конрадом Вестерлингом, который влюбился в нее и нашел ей скромное место в своей лаборатории, в Магнум-институте на Ист-Ривер. Там она работала, покуда не явился Маркэнд и не предложил ей выйти за него замуж.
Благодаря такой неопределенности устоев, никогда но подвергавшихся испытаниям, жизнь семейства Дейндри была приятной и легкой. Вместо духовного общения, которое, несмотря на возвышенность цели, не может быть совершенным, членов его соединяла спокойная родственная привязанность, легко выполнимый кодекс поступков и отношений. Джадсон Дейндри гордился, что не верит ни во что, кроме терпимости, милосердия и внешних приличий обломков (о чем он не подозревал) того здания первобытного христианства, которое его предки помогали строить тысячу лет назад. Если бы кто-нибудь ему сказал, что он порядочный человек лишь потому, что его прадеды поклонялись непорочной деве, он только улыбнулся бы в ответ; но не стал бы смеяться. В свою очередь миссис Дейндри, подобно многим католикам, ни во что не верила так твердо, как в силу привычки, и удовлетворилась тем, что мирно скользила по медленным водам семенной любви и условного благочестия. Элен, хотя ее родители не подозревали об этом, была более сурового склада; быть может, тут сказался атавизм. Но Маркэнду всегда был по душе их дом. Там все как-то сосуществовало, не выходя из рамок приличия: джефферсоновский деизм Джадсона Дейндри, католичество Элизабет, научные увлечения дочери, животная энергия Маркэнда... если только она не была слишком животной и слишком энергичной. Он любил отдыхать там вечерами. Но сегодня он жил, во всяком случае, испытывал потребность жить, и находиться там было для него мукой.
Элен чувствовала настроение мужа, и ей казалось, что она понимает его. Еще раньше, чем он сам, она заметила беспокойство, нараставшее в нем, как прилив. - Он создан не для того животного образа жизни, который мы ведем, и вот, вот оно, начало конца: тревога, смутное недовольство, потом он станет искать, и потом - найдет. - Она прошла через все это немного раньше его, как и подобало женщине, которая бессознательно утверждала свою большую зрелость и большую силу. После долгих блужданий она обрела гавань. Теперь стоя на пороге вожделенной и ослепительной истины, она дождется своего мужа, чтобы, взяв его за руку, вместе с ним войти. Элен чувствует физическое желание мужчины, бушующее в мирной тишине этой комнаты, и оно и пугает, и успокаивает ее. В эти две недели - дни перелома! - она искусно избегала его ласк, и он, со свойственной ему своеобразной сменой длительного забытья и внезапных порывов, казалось, до сих пор не замечал непривычного лишения. Но сегодня она должна заговорить с ним первая! Она не смеет дольше откладывать. Голос более властный, чем потребность покоя, заговорил в ней сегодня утром. Но как примирить то, что она должна сказать Дэвиду, с его мужским голодом, от которого и в ней разгоралось желание, чтобы тела их в безмолвии познали друг друга? - Значит, сегодня ночью не будет объятий. Может быть, повременить с разговором? Заговорить потом, после ласк и сладостного утомления, когда он снова будет знать, что я люблю его! Нет, это было бы оскорблением. Любовь не может возникнуть из малодушия. - Как бы ни радовалась она его желанию, зная, что для него ее тело полная чаша и что его тело источник земной жизни для нее, она глубоко уверена, что не сможет приблизиться к нему до тех пор, пока он ее не поймет... не поймет в ней женщину, рожденную наконец и наконец доступную пониманию. Между тем, наблюдая за мужем, она видит, как ему не по себе, как беспокойно и жадно он ест, как слегка подергивается у него веко; и сегодня ей особенно нравятся его широкие плечи, его руки, такие сильные и так похожие на руки Тони. На губах ее вкус наслаждения телесной близостью с ним и слова молитвы: "Благослови меня сказать сегодня то, что я должна сказать, господи, заставь его понять... чтобы я могла возвратиться к нему снова и навсегда". Как только позволили приличия, Элен извинилась перед родителями, и они распрощались.
Неприветливая ночь наполняла улицу; в окнах невысоких домов мягко светились затененные лампы.