Имам Ахмад немного усмехнулся, вертя пиалу в руках и глядя на тёмный напиток в ней:
— Твои слова очень приятны, но разве борьба не кончается со смертью?
Шайтан, держа пиалу кончиками большого и указательного пальцев левой руки, отпил и, прищурившись, ответил:
— Именно так. Ты мёртв, — загадочно намекнул искуситель.
Имам, не поднимая на него взгляд, задумчиво произнёс:
— За смертью следует воскрешение…
— Значит Аллаха Воли воплощение, — с ехидной улыбкой парировал шайтан.
— М? — как будто не расслышал имам. — Но ведь битва продолжается, пока не наступит естественная смерть.
— Так я же и говорю: ты труп. Ха-ха-ха! — рассмеялся собственным словам шайтан и припал губами к пиале.
— Неправду говоришь, — имам посмотрел на шайтана с хитрой улыбкой, дав понять, что с истиной не поспоришь.
Тот приподнял бровь, не соглашаясь с этим, и, не успев глотнуть, опустил чашу на стол:
— А если враг сдаётся? Это разве не победа? Ты так не думаешь? — не теряя весёлого настроя, спросил шайтан.
— Ну… — имам Ахмад опустил взгляд, вновь окунувшись в мысли.
Шайтан отставил пиалу, раскинул руки, посмотрел вокруг себя, и — словно бы в этой игре это была довольно лёгкая победа — торжественно сказал:
— Я... сдаюсь! — и вопросительно вскинул бровь, хитро улыбаясь.
Ибн Ханбаль по-старчески рассмеялся:
— Ну что ты? Шайтан не определяет победу или поражение. Не враг, а Друг решает, кто избавился от искусителя.
Шайтан язвительно скорчил недовольную рожицу:
— Твой Друг — Истинно действующий, этого достаточно…
— Верно! — имам одобрительно кивнул. — Но пусть тогда Он убедит меня в том, что я одолел того, кому мне нельзя доверять.
Имам Ахмад отпустил пиалу и опустил руки к животу, рассматривая в молчании округу. Повисла мёртвая тишина. Шайтан невольно замолк в каком-то ожидании.
Ничего.
Ибн Ханбаль с улыбкой закрыл глаза, кивая, словно всё понял. И заплакал.
Шайтан посмотрел на него с удивлением, лишившись всякого веселья.
Имам Ахмад тоже перестал улыбаться и поник: из глаз катились слёзы, дыхание участилось, а стон, сдержанный вначале, перешёл в рёв. Он горько рыдал, по меньшей мере минуту, но, сделав вдох, замолчал — его всего трясло. Шмыгнув носом, он поднял руки на уровень груди, обратив ладони на себя и вверх, и дрожащим голосом, еле сдерживая слёзы, произнёс:
— О, Воспитатель мой, прости меня и смилуйся надо мной. Ведь Ты — Прощающий и любишь прощать, Милостивый к верующим в обоих мирах и Милосердный к неверующим в этой жизни, Всемогущий. Только в Твоём прощении я нуждаюсь, только в Твоей Любви, только в Твоей Милости, только в Твоём довольстве я нуждаюсь. Только в Тебе я нуждаюсь, Аллах мой. Только в Тебе я нуждаюсь, Аллах мой. Только в Тебе я нуждаюсь, Аллах мой.
Имам Ахмад встал, зажмурил глаза и наклонился над столом. Выбросив руки вперёд, имам упал сквозь него ниц: стол развеялся дымкой грёз и разлетелся тёмным туманом. Шайтан неподвижно наблюдал за этим. Ибн Ханбаль рыдал в земном поклоне:
— О, мой Аллах, Ты родил меня малым и слабым, взрастил молодым и сильным и состарил, сделав дряхлым и больным. Хвала Тебе! Ты наделил меня Собой — как же Ты Прекрасен! О, мой Аллах, я прожил, воистину, замечательную жизнь с Тобой, но как я встречу смерть без Тебя? Я так тоскую по Тебе, мечтая о встрече с моим Любящим Другом, и не одолел себя, надежду сменив испугом! О, Воспитатель, Ты сопровождал каждый шаг, был при каждом вдохе, вершил мной все Свои дела — я не хочу никоим образом отдаляться от Тебя! Я прошу защиты от сомнений: нет у меня сил развеять их. Я прошу уберечь мя от забвений: вхожу в Огонь я каждый миг. Я надеялся, что Твой посланник мне сообщит толь радостную весть! Тогда раскрылось упование не на Того, Кто в Правде Есть! О, мой Аллах, прости, что не способен я, одолеть последнего врага! О, мой Любимый Друг, прости, что, быть может, отказался вдруг, — как страшно это! — уничтожь испуг! О нет, прошу, лишь только Ты! Лишь Ты, лишь Ты! И вместе Мы! Ты создал меня ради Тебя! Не Огорчись, а Улыбнись! Что есть добро, что сеял я, если вдруг отказался от Тебя? Нет! Нет! Не делай так, что вдруг покинул я Тебя! Не делай так, что вдруг убежал я от Тебя! Не делай так, что вдруг погиб я… без Тебя!…