Встреча состоялась в кабинете начальника полиции. Они не поздоровались; вместо этого сын сухо произнес:
— Можешь возвращаться в Штутгарт, для тебя здесь ничего нет.
— И это ты мне говоришь!
— Это не я говорю, а письма, которые отец записал на пленку несколько лет назад.
— Не уверена, что они имеют вес или что их нельзя опротестовать. Давай договоримся: все продаем и расходимся.
— Я ничего не собираюсь продавать. Возможно, останусь здесь сам. Я жил здесь много лет — еще во времена дедушек и бабушек. Я прекрасно все помню… Да, пожалуй, я останусь. Мы с папой часто мечтали вернуться и пожить здесь.
— С папой! — ехидно парировала женщина.
— Ты хочешь сказать, он не был мне отцом? Знаешь, матерей не выбирают: я бы, разумеется, тебя не выбрал… С другой стороны, и ты бы не выбрала меня в сыновья. Но отцов — выбирают, и я выбрал Джорджио: я любил его, и для меня его смерть — удар. Он был моим отцом. А ты слишком большое значение придаешь своим любовным интрижкам.
Холеная, унизанная кольцами рука матери опустилась на перчатку сына. Юноша повернулся к матери спиной, принялся разглядывать книжные полки, как будто они его заинтересовали. Он плакал.
Начальник полиции сказал:
— Это ваши дела, синьора. Я бы хотел выяснить, имеются ли у вас какие-нибудь подозрения касательно убийства вашего мужа.
Синьора пожала плечами:
— Он сицилиец, а сицилийцы, Бог его знает отчего, и через много лет убивают друг друга.
— Блестящее наблюдение, — иронично заметил сын, усаживаясь к столу начальника полиции.
— А вы что, думаете, что знаете?
— О причинах, по которым был убит отец, ровно ничего; более того, рано или поздно надеюсь узнать об этом от вас… Что касается остального…
Он рассказал об отцовском решении возвратиться и отыскать письма Гарибальди и Пиранделло, его жалобах, что сын не едет с ним, о телефонном звонке, когда отец сообщил, что превосходно добрался. И больше ничего.
— Расскажите, пожалуйста, о вашей недвижимости. Действительно ли ею никто не пользовался?
— И да, и нет. Время от времени отец писал какому-то человеку, скорей всего священнику, чтобы узнать, что с домом.
— Священник должен был присмотреть за домом?
— Не думаю, что столь однозначно.
— Ваш отец посылал ему деньги?
— Вроде бы нет.
— Священник отвечал на письма вашего отца?
— Да, он всегда отвечал, что, несмотря на запущенность, все в полной сохранности.
— Были ли у священника ключи от городского особняка и от виллы?
— Не знаю.
— Не помните, как его зовут?
— Кажется, Крикко… падре Крикко. Впрочем, не уверен.
Падре Крикко, красивый, высокий и степенный мужчина в сутане до пят, заявил, что ключей у него никогда не было. За домом и виллой он присматривал снаружи; все его сообщения сводились к тому, что все в порядке, никаких значительных трещин и неустранимых повреждений нет.
Допрос проводил комиссар — осторожно, почтительно, — а протокол составлял бригадир. Комиссар начал так:
— Вы — один из немногих священников, кто все еще одевается, как подобает священнику. Не знаю почему, но мне это нравится.
— Я старомодный священник, вы старомодный католик. Тем лучше для нас, осмелюсь заметить.
— Вы, падре, человек умный, друг убитого… Что вы скажете обо всем этом?
— Признаюсь, что, несмотря на всю ту кашу, которую вы заварили вокруг этого дела, меня не покидает мысль о самоубийстве. Джорджио — человек смятенной души.
— Ну да, эта его жена, этот сын, который вовсе и не его…
— Похоже, судебные эксперты…
— Да, они обнаружили на пистолете еще и другие отпечатки, кроме отпечатков убитого; но как раз там, где берут пистолет, чтобы нажать на спуск, все чисто, будто его держала рука в перчатке. Но при всем своем уважении к судебной экспертизе я такому заключению не очень доверяю.
Бригадир, не избавившийся до сих пор от дурной привычки перебивать, вмешался:
— Да и я всему этому не очень доверяю. Вообще не доверяю! Попробуйте представить, что человек, беря в руки пистолет, перед тем, как пустить себе пулю в лоб, натягивает перчатку, стреляется, а затем у него еще остается времени снять перчатку и спрятать ее! Прямо цирковой номер!
— А ты все шутки шутишь. Ну-ну, продолжай в том же духе, — оборвал его комиссар.
Полицейские и судебные власти решили еще раз осмотреть виллу в присутствии жены, сына и профессора Францо. Приехали бригадир, комиссар, толпа полицейских. Падре Крикко прийти отказался, сославшись на чрезмерную впечатлительность, а также на бесполезность своего присутствия.