— Это все равно что сказать: главная ему помеха — мы! — заключил маркиз Виллабьянка.
— А то вы не знали? — улыбнулся монсеньор Айрольди.
Он сидел поодаль, а с ним, как всегда неотступно, — Велла; они подвели итог дневной выработки и теперь без лишних слов смаковали лимонное мороженое; дон Джузеппе поглощал его полными ложками, с видимым удовольствием.
Маркиз Виллабьянка, прихватив свой стул, подсел к ним и зашептал монсеньору на ухо:
— Вы знаете, сегодня утром вице-король обнаружил у себя на письменном столе записку, где крупными буквами было написано: «Или празднику не перечь, или голова с плеч».
— Да неужели?! — обрадовался монсеньор.
— Мне сказал по секрету маркиз Кальдарера, он там свой человек… Говорит, вице-король рассвирепел, как бык…
— В том-то и дело, что он хочет ущемить нас во всем, любыми средствами! — разглагольствовал тем временем князь Трабиа.
— Да орешек не по зубам, — льстиво ввернул барон Мортилларо, намекая на письмо Трабиа министру в Неаполь.
— Не знаю, дорогой мой, не знаю, — заскромничал было Трабиа, но продолжал уже уверенно, с нотками горечи: — Боюсь, не проиграно ли наше дело и в Неаполе. Вряд ли найдутся у короля мудрые, испытанные и верные советники. Если изданный маркизом Караччоло законопроект о новой переписи и о налогообложении все-таки пройдет, нам несдобровать: будем платить с имений по той же разверстке, по какой платят за свои лоскуты величиной с полсальмы рядовые обыватели. — Князь почитал особым шиком, а также доказательством своего непоколебимого спокойствия называть Караччоло не Штафиркой, как все, а по имени, с присовокуплением титула.
— А не кажется ли вам логичным, мало того, справедливым, что тот, у кого земли полсальмы, платит за полсальмы, а у кого тысяча, платит с тысячи? — спросил Ди Блази.
— Логично?! Справедливо?! По-моему, это чудовищно! Наши права священны, клятвенно закреплены всеми королями и вице-королями… Кому, как не вам, специалисту по государственному праву, это знать! О святой боже, где ты, свобода Сицилии! — воздел руки князь.
— Знаю, знаю. И насчет узурпации прав, и насчет злоупотреблений. Все знаю. Но помимо того, что есть о чем поспорить, так сказать, внутри самого вопроса о привилегиях, надо иметь в виду, что сами эти привилегии, именуемые вами свободой Сицилии, уже не выдерживают критики; это чудовищная узурпация, влекущая за собой и другие, бесчисленное множество других актов произвола.
Кто знает, чем кончился бы спор, не подойди в этот момент, отделившись от стайки приятельниц, графиня Регальпьетра. Она была неотразима в своем платье из тонкой тафты в бело-вишневую полоску, с остроконечным английским веером, распахнутым над глубоким декольте.
— У вас важный разговор? — обратилась она к Ди Блази. — Простите, что я вас отрываю, но мне хотелось сразу же, незамедлительно вам сказать: прелестную книжечку, которую вы так любезно дали мне прочесть, я закончила. Прелестно, ну просто прелестно написана. Разве что немного слишком… ну как бы это сказать… смело! — Графиня подняла веер, кокетливо заслонив лукавый огонек, блеснувший в улыбке, в глазах. — Однако как вам удается доставать эти прелестные книги? Эти прелестные маленькие книжечки?
— У меня есть и потолще. Если вам так понравились «Нескромные сокровища», то полное собрание сочинений господина Дидро к вашим услугам.
— У вас есть еще? Правда? Он всегда пишет об этих вещах, этот господин…
— Дидро. Нет, не всегда.
— Но «Нескромные сокровища» — это необыкновенно… Я даже расфантазировалась… Угадайте о чем?
— О том, что бы было, если бы сокровища ваших приятельниц вдруг заговорили.
— Как вы угадали? Я и вправду об этом фантазировала, и, поверьте, с таким удовольствием…
— Бьюсь об заклад, вы подумали: если бы сокровище некой синьоры разоткровенничалось, то свою первую брачную ночь ей не пришлось бы коротать под открытым небом, на балконе, где разочарованный супруг запер ее на ключ…
— Потому что не было бы свадьбы! — смеясь до слез, продолжила графиня. Пышный бюст ее колыхался, веером она часто-часто обмахивала порозовевшее лицо. — А знаете, вы необыкновенный человек! Вы ведь на самом деле разгадали мои мысли.
— Мне бы хотелось разгадать вас всю.
— Попытайтесь… Но при более удобном случае! — с досадой заметила графиня, так как в это время к ним подходила удручающе добродетельная герцогиня Леофанти. Кивнув Ди Блази, герцогиня пробасила:
— Вы слышали? Ужасная новость! Этот человек ополчился теперь и на святых: на нашу Розалию, на нашу чудотворную Розалию… Но добром это не кончится, вот увидите, славный палермский народ на сей раз так этого не оставит…