Он полагал, что из палермских дворян первым почуял опасность, которой надо было ждать от «Египетской хартии» и от продувной бестии — ее переводчика, — опасность немалую, учитывая, какой сумасбродный нрав у вице-короля и каким веет ветром из Неаполя. На самом же деле эту опасность задолго до него учуяли многие другие, вследствие чего дом дона Джузеппе стал местом паломничества; в саду резвились знаки благодарности — барашки, курам в просторном курятнике негде было повернуться, а в комнатах по всем углам громоздились корзины, головки сыра, сласти… И все это — помимо подарков звонкой монетой и приглашений на обеды, сыпавшихся со всех сторон, как из рога изобилия.
XI
— По вашей милости графиня Регальпьетра не находит себе места, — заявил адвокат Ди Блази дону Джузеппе Велле.
— При чем тут я? Мы едва знакомы…
— Она опасается, что из «Египетской хартии» выяснится что-нибудь такое, что повлияет на ее доходы. Она просила меня разузнать у вас…
— Вы лично заинтересованы?
— В графине, в данный момент, — да, в ее доходах — чуть меньше.
— Надо взглянуть… Только тогда смогу вам что-нибудь ответить. Впрочем, мне кажется, ей нечего опасаться, — понимающе, заговорщицки улыбаясь, добавил дон Джузеппе, как бы говоря: «Благодаря вашему ходатайству и нашей с вами дружбе».
У Ди Блази создалось впечатление — из реплик дона Джузеппе и из его улыбки, — что ради дружбы он способен пожертвовать куском «Египетской хартии», историческим фактом, документом. Впечатление мимолетное, всего лишь небольшое сомнение в профессиональной добросовестности дона Джузеппе; впрочем, почти для всех сицилийцев дружба превыше всего, почему бы и дону Джузеппе не быть таким… Позднее, много позднее этот незначительный эпизод, всплыв в памяти адвоката Ди Блази, приобрел более ясный смысл: дон Джузеппе способен был пожертвовать ради дружбы не историческими сведениями, а лишней возможностью прибегнуть к шантажу; как бы то ни было, факт оставался фактом, и по-человечески было отрадно, что такой человек, как дон Джузеппе, бескорыстное чувство ставит выше обмана и шантажа, во имя дружбы отказывается от удовольствия, от наживы.
Почувствовав неловкость, Ди Блази уже раскрыл рот, собираясь разъяснить дону Джузеппе, что завел разговор насчет страхов графини в шутку и что пусть «Египетская хартия» остается в том виде, в каком она есть, независимо от того, хорошо она обернется для кого-то или плохо. Но тут к дону Джузеппе кинулся — вне себя от радости, как пес, отыскавший наконец хозяина, — князь Партанна:
— Дорогой мой аббат Велла! Какое счастье, что я вас вижу! Куда вы запропастились? Целую неделю у меня не показываетесь…
— Работа, — развел руками дон Джузеппе, — работа.
— Знаю, знаю: все она, благословенная «Египетская хартия»… Но ведь и отдохнуть когда-нибудь тоже надо. Вы, по-моему, даже осунулись, похудели. Надо, миленький, следить за собой, отдыхать, ездить за город — ко мне, например, со мной… Знаете поговорку: «Лучше осел, да живой, чем мудрец, да покойник». Вы что, решили костьми лечь из-за этой «Египетской хартии»?
— Однако, не трудись я до седьмого пота, я не смог бы вам сегодня сообщить, что обнаружил в «Египетской хартии» одного вашего знаменитого предка — Бенедетто Грифео, по-арабски «Крифах», посла Сицилийского королевства в Каире…
— Да что вы говорите! Какой приятный сюрприз! — Князь подхватил дона Джузеппе под руку и поволок в сторону. — Век буду вам благодарен, и я, и вся моя семья…
— Я всего лишь перевожу то, что написано в кодексе.
— А это уже немалая заслуга, поверьте! Кстати, вы мой маленький презент получили?
— Сорок унций, — холодно уточнил дон Джузеппе.
— Это так, пустячок… Только для начала; за честь участвовать в вашем славном, поистине славном начинании я перед расходами не постою…
— Труд мой скромен, только благодаря вашему покровительству он и возможен, более того, приобретает вес.
— Чепуха! Вы…
— Имею честь вас приветствовать! — благодушно улыбаясь, поздоровался маркиз Джерачи, кладя одну руку на плечо дону Джузеппе, другую — на плечо князю.
— А я тут как раз о вас вспоминал, — сообщил ему дон Джузеппе. — Я уже говорил князю, что вычитал в «Египетской хартии» такой факт: один из его предков, Бенедетто Грифео, был первым норманнским послом в Каире… И знаете, кто занял сей высокий пост после кончины Грифео?
— Бьюсь об заклад, кто-нибудь из моих пращуров! — воскликнул маркиз.
— Вы угадали: один из Вентимилья, по-арабски «Винджинтимилль». Я еще пока не разобрался, тот ли это самый Вентимилья по имени Джованни, что взял в жены Элеузу, вдову Сарлоне, одного из племянников короля Руджеро; кусок довольно путаный, я над ним как раз бьюсь, но за несколько дней надеюсь распутать.