Все началось, строго говоря, не в мае, а в феврале 1977 года. Вторая волна студенческой контестации. Это слово означает: протест, неприятие, отрицание. Первая волна контестации началась во Франции в мае 1968 года, она так и называется — «парижский май», и молодежное движение быстро охватило другие страны, в частности — может быть, даже в особенности — Италию. Тогда молодежь выдвинула замечательный лозунг: «Власть воображению!» В основном это были студенты, протестовавшие против антидемократической системы высшего образования; вскоре к ним присоединилось много рабочих. При всех издержках, эксцессах и ошибках молодежь абсолютно не выдвигала требований, которые призывали бы к насилию, тем более к террору. К несчастью, и во Франции и в Италии традиционные партии рабочего класса (коммунисты, социалисты) проявили совершенную глухоту и просто не поняли, чего хочет молодежь.
Невозможно сейчас рассказать о том, какие процессы происходили внутри молодежного движения, ограничимся тем, что скажем: вначале никого не убивали. Убеждена, все могло пойти иначе. Тема ультралевых неизменно интересовала Леонардо. В этом смысле мы были совершенно единомышленниками, и Шаша сам много раз заводил разговоры на эту тему. Но что все-таки произошло «на нашем полуострове» весной 1977 года? В мае в Турине должен был начаться суд над лидером БР Ренато Курчио и группой его товарищей. Шестнадцать человек, которые должны были быть присяжными, принесли справки, что они страдают «депрессивным синдромом». Террористы, остававшиеся на свободе, грозили, что убьют всех присяжных заседателей. Легко можно вообразить, что началось в Италии.
Газета «Коррьере делла сера» обратилась к знаменитому поэту сенатору Эудженио Монтале с вопросом, как поступил бы он на месте тех, кто принес справки. Он ответил, что поступил бы так же, как они: «Я боялся бы, это страх не метафизический, а экзистенциальный». Кальвино резко ответил Монтале, написал статью «Выше страха». Шаша выступил со статьей, озаглавленной: «Я не хочу никоим образом помогать им». В статье была фраза: «Если бы не было моим долгом не бояться, я поступил бы точно так же, как эти туринцы». Мотивы: полное неприятие существующего в Италии государственного уклада. Под словом им подразумевались все органы власти. Разумеется, в полемику оказались вовлеченными все крупные деятели культуры и политики. Главными действующими лицами были Леонардо Шаша и член руководства ИКП Джорджо Амендола. Остальные играли роль хора.
Фразу Шаши «Если бы не было моим долгом не бояться…» забыли или предпочли забыть, и, таким образом, Шаша выглядел чуть ли не как глашатай трусости. Правда, нашелся один человек, член ЦК ИКП, брат лидера партии Энрико Берлингуэра — ученый Джованни Берлингуэр, который заявил, что партия уже не первый раз допускает серьезные ошибки по отношению к большому писателю и подлинному демократу Шаше. Но этот трезвый голос не услышали. Это уж потом, после смерти Леонардо, все-таки признали, что он со своим морализмом и пессимизмом множество раз оказывался прав во время споров с ИКП.
Вот на тему о «Бригате россе» мы разговаривали с Леонардо много раз и смотрели на вещи совершенно одинаково. Тем временем приближался страшный 1978 год, приближалось 16 марта, когда БР убили пять человек охраны, похитили Альдо Моро, держали его в «народной тюрьме», а через пятьдесят пять дней убили. Его труп положили в багажник красного «рено» и оставили машину как раз на середине между зданиями, где помещались высшие органы ХДП и ИКП, которые отстаивали «позицию твердости» и не желали вступать ни в какие переговоры с БР, жертвуя жизнью Альдо Моро во имя утверждения престижа государства.
Трагедия Моро произошла весной 1978 года. Мы уже переписывались с Леонардо, но еще не возникла та интенсивность духовного общения, которая связала нас после личной встречи. Поэтому я не знала о его книге «Дело Моро», вышедшей одновременно в Палермо и в Париже и даже названной по-французски «L’affaire Moro». Все гонорары за эту книгу Шаша отдал палермскому Институту культурной антропологии, так как, по его мнению, этот Институт провел образцовую работу, изучив поведение средств массовой информации во время тех пятидесяти пяти дней. Книга была для меня и неожиданностью лишь потому, что я не знала, что Леонардо над ней работал. А точку зрения я могла определить точно, может быть потому, что и сама чувствовала то же самое.