- Дети, как дети, очень даже замечательные, – ответила я. – А у вас есть дети, пан Кшиштоф? – Спросила я и пристально посмотрела ему в глаза. Он дернулся.
- Нет у меня детей! Не нашлось достойной меня женщины! – злобно прорычал он. – И вообще, какое ваше дело?
- Мне очень есть дело. Когда обижают моих близких, – спокойно ответила я. – Потому что зовут меня Наталья Руженицкая. Благодаря тебе, Кшиштоф, я сильно изменилась: и внешне, и внутренне. – Сказав это, я подошла к нему вплотную и посмотрела прямо в глаза.
Он начал хватать воздухом рот, как рыба на суше. Все-таки узнал.
- Наталья! Ты?! Что ты хочешь?!
Я обратила внимание, что на лбу у него выступил пот, а потом почувствовала запах мочи.
- А ты еще и трус, Кшиштоф. За что?
- Ты шпионка! Я это точно знаю! Ты говорила, что хотела бы иметь свой бизнес, значит, ты собиралась сбежать. Если бы ты сбежала, ты бы испортила мне жизнь!
- От страха, значит, – спокойно ответила я. – Ладно, ответь мне, за что ты гнобишь мою семью?
- Все вокруг преступники! Полиция – мерзавцы! Они ничего не делают, только штаны просиживают. А своим передай: пусть уберут свою чертову овчарку, или я сам с ней разберусь!
Я схватила его за плащ, откуда только сила взялась, и тихо проговорила.
- Знаешь, Кшиштоф, что я пережила в застенках КГБ? Насилие. Моим следователем оказался сексуальный маньяк. Не буду тебе рассказывать, что он со мной делал, но он вызвал мою мать и сказал, если она хочет, чтобы меня отпустили, она должна принять участие в его оргии. Она согласилась. Вот чем для меня закончился твой лживый донос.
- Ты врешь! Такого не может быть! – взвизгнул он.
Я видела в его глазах ужас.
- Я вызову полицию! – запищал он. Кричать не мог от страха. – На этот раз посадят и тебя, и твоих недоносков, а чертову собаку усыпят.
Я не представляла такой концентрации тупой злобы. Но понимала, что дальше будет кошмар. Мне придется рассказать семье о своем прошлом, и, главное, эта тварь не оставит их в покое.
- Извини, Кшиштоф, но этого я никак допустить не могу.
Я толкнула его со всей силы, она упал. У меня под плащом была припасена металлическая палка, и я пустила ее в ход. Потом я прошла пару шагов и бросила ее в ливнесток. Я ни о чем не жалею. Могла бы повторить все снова и снова.
У полковника выступил пот на лбу, и желваки выступили на скулах. Ковальский сидел с крепко сжатыми в замок руками. Оба молчали.
- Скажите, а как вы меня вычислили?
- Брат Кшиштофа рассказал о вас, а дальше мы просто потянули за ниточку, сопоставили фамилии, покопались в архивах, – глухо проговорил Мельчинский.
Внутри полковника шла борьба: борьба между совестью и Законом. Он не мог принять решения. Он готов был на что угодно, только бы не обвинять эту дивную женщину. Дед Войцеха был прав: она красива, даже пожилая она красива.
Ковальский слегка расслабился, а потом сказал.
- Пан полковник, а можно принести эту палку?
Мельчинский глянул на него мутным взглядом. Он еще не понимал, что хочет сделать его друг. Кивнул и набрал нужный отдел.
Через несколько минут пришел лейтенант и принес вещдок. Профессор взял пакет, положил на стол и спросил женщину.
- Пани Адель, это та палка?
- Да. Очень похоже.
- Вы не поняли, пани. Нам нужен точный ответ: она или нет? – спросил Ковальский с ударением на «нет».
Женщина откинулась на спинку кресла, с улыбкой посмотрела на профессора, помолчала.
- Скорее – нет, – сказала она.
К этому моменту полковник уже пришел в себя и сообразил, к чему клонит приятель. Он облегченно вздохнул и сказал.
- Тогда нам нечего вам предъявить, пани Шевчик. Ваши отпечатки на палке отсутствуют, мотив у вас был поругаться с покойником, что, собственно, и произошло, а убивать – не было. У нас нет, и не будет доказательств того, что Адель Шевчик и Наталья Руженицкая – одно и то же лицо. Будет у нас еще одно нераскрытое дело.
- Знаете, – задумчиво проговорила женщина. – Мое отношение к полиции изменили вначале те, кто вел мое дело в 1999 году, а теперь – вы.