Я нажал на кнопку коммутатора, снял трубку и сказал:
- Это вы, Зецлер? Мне надо с вами поговорить.
Хагеман подскочил, лицо его выразило глубокое удивление.
- Господин штурмбанфюрер, неужели я должен... перед ним...
Я мягко произнес:
- Вы свободны, Хагеман.
Он поспешно вскинул правую руку и вышел. Через минуту раздался стук в дверь. Я крикнул: "Войдите!" Зецлер вошел, закрыл за собой дверь и приветствовал меня. Я пристально посмотрел на него, его лысый череп залился краской.
- Послушайте, Зецлер, - сказал я сухо, - я не стану вас упрекать и не требую никаких объяснений, но прошу вас при исполнении служебных обязанностей, за исключением случаев мятежа, не применять оружие.
Зецлер побледнел.
- Господин штурмбанфюрер...
- Повторяю, я не требую от вас объяснений, Зецлер. Я лишь считаю ваши действия недостойными звания офицера и приказываю вам прекратить Это, вот и все.
Зецлер провел своей тонкой рукой по голому черепу и глухо проговорил:
- Я это делаю, чтобы не слышать вопли других.
Он потупил голову и стыдливо добавил:
- Я больше не могу.
Я встал. Я не знал, что и думать.
- А главное, этот ужасный запах горелого мяса, - продолжал Зецлер, - он постоянно преследует меня. Даже ночью, когда я просыпаюсь, мне кажется, что моя подушка вся пропитана им... Конечно, это только так кажется...
Он поднял голову, и голос его внезапно зазвенел:
- А эти крики... когда забрасывают кристаллы... а удары в стены!.. Я не мог выдержать это... Я должен был что-то делать...
Я посмотрел на Зецлера. Я не понимал его. На мой взгляд, его поведение было весьма противоречиво.
Я терпеливо попытался ему растолковать:
- Послушайте, Зецлер, будь вы простым эсэсовцем, тогда другое дело. Но поймите, вы же офицер. Это недопустимо. Люди, наверное, говорят...
Я отвернулся и смущенно добавил:
- ...Если бы еще девушка была одета...
Его голос внезапно возвысился до крика:
- Но вы не понимаете, господин штурмбанфюрер, я просто не могу стоять без дела и слушать их вопли...
Я сухо отрезал:
- Понимать тут нечего. Вы просто не должны этого делать.
Зецлер подтянулся и уже более спокойно спросил:
- Это приказ, господин штурмбанфюрер?
- Да, конечно.
Наступило молчание. Зецлер стоял, вытянувшись в струнку, плотно сжав губы.
- Господин штурмбанфюрер, - произнес он официальным тоном, соблаговолите передать рейхсфюреру мой рапорт об отчислении меня на фронт.
Я был поражен. Не глядя на него, я сел, взял перо и вывел несколько крестиков в своем блокноте. После небольшой паузы я поднял голову и пристально посмотрел на Зецлера.
- Имеется какая-либо связь между моим приказом и рапортом об отчислении на фронт, который вы собираетесь мне представить?
Взгляд его скользнул по мне и остановился на лампе, стоящей на моем письменном столе.
- Да, - тихо сказал он.
Я отложил ручку.
- Нечего и говорить, мой приказ остается в силе. - Я взглянул на Зецлера. - Что касается вашего рапорта, то мой долг передать его по назначению. Но не скрою от вас, я перешлю его со своей отрицательной резолюцией.
Зецлер сделал движение, но я поднял руку.
- Зецлер, вы со мной с самого начала. После меня только вы обладаете необходимым опытом, чтобы руководить работой временной установки. Если вы уйдете, мне придется лично вводить в курс дела другого офицера, учить его... - Помолчав, я с силой произнес: - Мне некогда. До июля я должен полностью отдаться стройке. - Я поднялся. - До этих пор вы мне необходимы. В июле, если война еще не кончится, что, впрочем, мне кажется невероятным, вы можете представить мне свой рапорт. Я поддержу вас.
Я замолчал. Зецлер не шелохнулся, он стоял передо мной с каменным выражением лица. Выждав немного, я закончил:
- Вот и все.
Он холодно попрощался, повернулся но уставу и вышел.
Через несколько минут, тяжело дыша, весь красный, появился Хагеман. Он протянул мне бумаги на подпись. Это не были срочные дела. Я взял ручку и сказал:
- Он не отрицал.
Хагеман посмотрел на меня, и лицо его расплылось в улыбку.
- Ну, конечно... это такой честный человек... такой порядочный...
- Но он принял это очень близко к сердцу.
- Неужели? - удивленно проговорил он. - Неужели? Да, да, ведь он музыкант... Возможно, в этом все дело... - Он посмотрел на меня, отдуваясь. - Если мне будет разрешено высказать предположение... господин штурмбанфюрер... Конечно, он музыкант - этим все и объясняется... - Он сделал умильное, огорченное лицо. - Кто бы мог подумать! Ведь он офицер, господин штурмбанфюрер! И придет же в голову прихоть! Конечно, все дело в том, что он музыкант... И обратите внимание, господин штурмбанфюрер, продолжал он, с торжеством вскидывая свои жирные руки. - Он близко принял это к сердцу... как вы очень метко изволили выразиться...
Я отложил ручку.
- Это должно остаться между нами. Я рассчитываю на вас, Хагеман.
- Да, да, конечно.
Я встал, взял фуражку и поехал на стройку.
Навстречу мне вышел оберштурмфюрер Пик. Это был невысокого роста брюнет, сдержанный и спокойный.
Я ответил на его приветствие.
- Ну как, выяснили вы, что думают заключенные?
- Так точно, господин штурмбанфюрер. Все именно так, как вы и предполагали. Им и в голову не приходит, для чего предназначаются сооружения.
- А эсэсовцы?
- Они думают, что это бомбоубежища, и окрестили их "бункерами". А еще, поскольку сооружения одинаковые, их называют "бункерами-близнецами".