Войти без ключа не составляло никакого труда - почти все стекла в окнах были выбиты. Открыв окно, я влез в дом, Внутри пахло гнилью. Но стены и пол оказались в хорошем состоянии.
Входная дверь вела в небольшой холл, из которого можно войти во все четыре комнаты. Все это было так удобно для меня, словно я сам проектировал. Обогнув дом, я достал сантиметр и измерил окна - три фута в высоту, четыре - в ширину. Затем вернулся к фасаду, сосчитал разбитые стекла и измерил их. Когда все это было проделано, я вернулся к Джеймсу и попросил его сдать мне коттедж на несколько дней.
- Можете пользоваться им сколько хотите, - рассеянно согласился он, занятый своими бумагами.
- А можно застеклить окна и поставить новый замок?
- Ради бога. Делайте, что хотите.
Поблагодарив его, я отправился в Ньюбери. Там, в магазине стройматериалов, подождал, пока приготовят десять кусков стекла, замазку, несколько водопроводных труб определенной длины, шурупы, большой висячий замок, мешок с цементом, банку зеленой краски, нож для замазки, отвертку, мастерок и малярную кисть. Нагруженный всем этим добром, я вернулся к коттеджу.
Выкрасил входную дверь и оставил ее открытой для просушки. В одной из задних комнат выбил все еще оставшиеся стекла. Затем развел изрядную порцию цемента и укрепил с его помощью поперек окна шесть кусков водопроводной трубы. А в доме к дверям этой комнаты накрепко привинтил скобы для висячего замка. С внутренней же стороны отвинтил дверную ручку и унес.
Оставалось застеклить окна фасада, Пришлось отковыривать всю старую замазку и вмазывать свежую. Но, наконец, и это было сделано. Теперь коттедж выглядел куда веселее и приветливее, Я вывел машину из кустов, за которыми ее спрятал, и отправился в Лондон.
Врач-шотландец попивал джин в обществе Джоан.
- Вы должны были посетить меня вчера, помните?
- Я был занят.
- Я только взгляну на ваши запястья, - отставив джин, он решительно размотал бинты. На них снова выступила кровь, - Вам следует поберечь руки, Иначе они не заживут. Что вы опять делали?
Я мог бы ответить: завинчивал винты, выковыривал старую замазку и замешивал цемент, Но вместо этого буркнул довольно угрюмо:
- Ничего такого особенного...
В раздражении он шлепнул повязку в такой силой, что я вздрогнул. Закончив, сказал:
- Теперь дайте им покой, и ко мне в пятницу.
- В пятницу меня не будет в Лондоне.
- Тогда в субботу утром. И обязательно! Он схватил свой бокал, залпом допил джин и дружески попрощался с Джоан.
Выпроводив его, она со смехом вернулась в комнату, - Обычно он не такой колючий. Но он подозревает, что ты принял участие в какой-то отвратительной оргии, поскольку не хочешь рассказывать...
- И он прав, черт побери, - мрачно подтвердил я.
И на третью ночь я улегся спать на диване. И, лежа в темноте без сна, прислушивался к мягкому дыханию Джоан. Каждый вечер она спрашивала нерешительно: не останусь -'" - ", я у нее еще на одну ночь? А так как я и не собирался уходить, то всякий раз соглашался немедленно, хотя давалось мне это все труднее.
Я мог легко избежать мучений, отправившись спать в свою собственную постель в доме своих родителей. И если не делал этого - то сам виноват.
В среду утром я поехал в крупное фотоагентство и спросил фотографию сестры Кемп-Лора. Мне предложили целую кучу - от снимков анфас, сделанных на Охотничьем балу, где она в платье из пятнистого шелка, до снимков сзади:
Алиса берет последний барьер. Поразительная девушка темноволосая, с высоко поднятыми скулами, маленькими жесткими глазами и плотно сжатым, агрессивным ртом. Держись от таких подальше! Я купил снимок, где она в костюме для верховой езды наблюдает какие-то охотничьи испытания.
В финансовой конторе, ведущей дела моих родителей, я воспользовался пишущей машинкой и фотокопировальным аппаратом, напечатал краткий отчет о действиях, предпринятых Кемп-Лором против Гранта Олдфилда. Отметил, что из-за обвинений Кемп-Лора Олдфилд потерял работу и провел три месяца в психиатрической лечебнице.
Отпечатав десять экземпляров этого документа, я на фотокопировальном аппарате сделал десять копий со свидетельством Лаббока и Джеймса. И вернулся к Джоан.
Ей я показал снимок Алисы Кемп-Лор и объяснил, кто она.
- Ничуть не похожа на брата! Выходит, контролер в Челтенхэме не ее видел.
- Нет, не ее. Это был сам Кемп-Лор. Ты можешь нарисовать его портрет с этим шарфом на голове?
Она нашла кусок картона и, сосредоточившись, набросала углем лицо, которое я видел теперь даже во сне. Пририсовала шарф, изобразив двумя штрихами выбившиеся на лоб завитки волос. Потом долго разглядывала свою работу и резче подчеркнула губы.
- Губная помада, - объяснила она. - А как насчет одежды?" уголь замер около шеи.
- Галифе и спортивная куртка одинаково выглядят на мужчинах и на женщинах.
- Ах, черт! Все так просто! Шарф на голову, мазок губной помады - и всем известный Кемп-Лор мгновенно исчезает.
Она пририсовала воротник и галстук, очертила отвороты и плечи куртки. Рисунок превратился в портрет хорошенькой девушки, одетой для верховой езды. У меня мурашки пошли по коже. Джоан смотрела на меня сочувственно:
- Все равно, он здорово рисковал, переодевшись женщиной, - Не думаю, чтобы он маскировался хоть на минуту дольше, чем нужно, Только чтобы доехать неузнанным от Тимберли до Челтенхэма.
Я взял десять больших конвертов и вложил в каждый по экземпляру документов. Один я адресовал старшему распорядителю скачек, а другие влиятельным членам Национального комитета по конному спорту, директору телевизионной компании, Джону Баллертону и Корину Келлару. Пусть убедятся, что у их идола глиняные ноги. Еще экземпляр - Джеймсу. И последний для самого виновника торжества - Мориса Кемп-Лора.
- А он не подаст на тебя в суд за клевету? - забеспокоилась Джоан.
- Ни малейшей возможности!
Девять запечатанных конвертов аккуратной стопочкой сложил на полку, а десятый, без марки, для Кемп-Лора, сунул сбоку.
- Мы отправим все эти в пятницу. А тот я сам отдам ему в руки.