– Да я так просто, из чистого любопытства… – пробормотал Макнаб.
– Тогда спроси ее сам.
Про себя же Ева добавила: «И расскажи потом мне».
– Я ее иногда спрашиваю, и это дает ей возможность лишний раз порычать на меня. Кстати, у нее прекрасные зубы.
Макнаб поднялся и сделал несколько шагов по тесной коробке кабинета Евы. Он безнадежно опоздал на свидание с одной из консультанток космического агентства, и вероятность того, что она согласится когда-нибудь еще встретиться с ним, таяла с каждым часом. Впрочем, «мисс Космос» уже начала ему надоедать, хотя раньше это трудно было представить, стоило вспомнить, как она выставляла напоказ свои прелестные груди в чем-нибудь прозрачном и серебристом. Макнаб даже пытался искусственно накачать себя энтузиазмом, но у него ничего не вышло. Его мысли постоянно возвращались к некой колючке, девушке-копу в накрахмаленной униформе. Что же у нее, черт возьми, было там, под униформой? Его снедало любопытство, от которого он никак не мог отделаться. В конце концов Макнаб пришел к выводу, что слишком много времени проводит дома один, перед экраном. И тут ему в этой связи вспомнилось:
– Слушайте, вчера вечером я наткнулся на видеоклип с Мевис. Просто мороз по коже!
– Да, это великолепно, – охотно согласилась Ева.
Ее лучшая подруга, певица Мевис Фристоун, как раз в это время находилась в первой в жизни гастрольной поездке – занималась продвижением диска записей для одной из фирм Рорка, входившей в индустрию развлечений. Она теперь крушила своим голосом стены концертных залов в Атланте, и Ева вдруг почувствовала прилив сентиментальности. Как же высоко забралась Мевис по сравнению с теми временами, когда ей приходилось выворачивать наружу свои легкие в разбитых на закутки ресторанах-подвальчиках вроде «Голубой белки»!
– Диск начинает пользоваться успехом, и Рорк считает, что запись Мевис войдет в двадцатку лучших, – с удовольствием сообщила Ева.
Макнаб пощелкал кредитками в кармане:
– И когда же мы об этом узнаем?
Еве показалось, что он говорит об этом для того, чтобы прикрыть свой интерес к другой, главной для него теме, и она решила поддержать разговор:
– Рорк планирует собрать вечеринку или что-то в этом роде, когда она вернется из поездки.
– Да? Здорово!
Но тут он встрепенулся: за дверью послышался стук уставных полицейских ботинок. Макнаб сунул руки в карманы, нагнав на себя видимость полнейшего равнодушия, и в этот момент в дверях показалась Пибоди.
– Управление полиции Нью-Джерси пришло к выводу… – Пибоди осеклась, нахмурившись. – Что тебе надо, Макнаб? Лейтенанту некогда слушать твои убогие хохмочки.
– Вообще-то, некоторые хохмы лейтенанту нравятся, – заметила Ева, но, увидев, что Пибоди слишком пристально посмотрела на нее, строго произнесла: – Итак, Макнаб, пошутили, и хватит. Продолжим о деле.
– С удовольствием. – Макнаб широко улыбнулся Пибоди. – Так вот, при изучении записей звонков покойного выяснилось, что никаких иных разговоров с женщинами, помимо Лизбет Кук и своих сотрудниц, он не вел. В графе «Связи» в его дневнике обнаружены только пометки, связанные с мисс Кук, которая часто упоминается как «Лиззи, любовь моя».
– И никакой другой женщины? – Ева поджала губы. – А другой мужчина?
– Нет. Никаких амурных дел и никаких указаний на гомосексуализм.
– Интересно. Пройдись по записям в офисе. Хотелось бы узнать, солгала ли «Лиззи, любовь моя» насчет мотива убийства, а если да, то зачем на самом деле она убила его.
– Я уже занимаюсь этим.
Макнаб двинулся к двери, но на пороге задержался, чтобы послать Пибоди нарочито громкий воздушный поцелуй.
– Все-таки он – настоящая задница! – возмутилась Пибоди, когда Макнаб вышел.
– Если он тебя раздражает, это еще не значит…
– Без всяких «если»!
– Но он довольно быстро сообразил, что его отчет может изменить некоторые аспекты рассмотрения дела, и сразу же пришел. Это немаловажно, Пибоди.
Мысль о том, что Макнаб опять влезет в расследование одного из ее дел, привела Пибоди в ярость.
– Но ведь дело Кук практически закрыто. Преступница созналась, ей предъявлено обвинение, она допрошена и взята под стражу…
– Придется тебе сообщить, что она добилась-таки статьи об убийстве второй степени. Но если это преступление совершено не на почве ревности, может быть, нам еще удастся что-нибудь сделать. Все же неплохо было бы точно выяснить, была ли у Брэнсона какая-то связь на стороне, или Кук выдумала эту версию, чтобы скрыть другой мотив. Сегодня нам нужно побывать в его офисе и задать несколько вопросов сотрудникам. А это что у тебя? – Ева показала на диск, который ее помощница держала в руке.
– Это предварительное заключение детектива Салли по Наладчику. Салли сразу согласился сотрудничать с нами, поскольку у него ничего нет. Тело, перед тем как его извлекли из реки, находилось в воде около тридцати шести часов. Свидетелей нет. Убитый не имел при себе наличных денег или чеков, но в карманах нашли удостоверение личности и кредитки. На руке остался браслет – подделка под «Картье», но хорошая. Салли исключает обычное ограбление, особенно с учетом того, что Наладчику сначала отрезали язык.
– В этом может быть ключ к разгадке, – пробормотала Ева, вставляя диск в гнездо своего компьютера.
– В заключении патологоанатома отмечено, что язык был удален с помощью зазубренного лезвия еще до наступления смерти. Следы сопротивления отсутствуют, значит, до этой импровизированной хирургической операции Наладчику нанесли удар, от которого он потерял сознание. Ну, а потом его сбросили в реку, предварительно связав ноги и руки. Смерть наступила позднее – в результате того, что он захлебнулся в воде.
Ева легонько постучала пальцами по столу и улыбнулась.
– Есть ли мне смысл читать отчет?
Пибоди пожала плечами.
– Детектив Салли был очень разговорчив. Не думаю, что он будет сопротивляться, если вы захотите взять это дело на себя. По его словам, не имеет значения, у какого берега реки найден убитый, проживавший в Нью-Йорке, и какое управление будет заниматься расследованием.
– Я вовсе не собираюсь браться за это дело, просто меня интересует ход расследования. А как насчет «Арлингтона»?
– Все, что удалось собрать, записано на диске, сторона Б.
– Отлично. Сейчас я пробегусь по этой записи, а потом поедем в офис Брэнсона.
На этом Ева решила закончить все разговоры. Но вместо того, чтобы уткнуться в экран, она сузившимися глазами уставилась на дверь.
На пороге, переминаясь с ноги на ногу, стоял долговязый молодой человек в поношенных джинсах и старинной парке. «Лет двадцать с чем-то», – предположила Ева. Серые мечтательные глаза смотрели с таким простодушием, что она сразу представила, как уличные воришки и пройдохи выстраиваются в очередь, чтобы обчистить его карманы. С худощавого лица молодого человека можно было писать портрет мученика или самоотверженного жреца науки. Но в темно-русых волосах, собранных в гладкий хвостик, виднелись выгоревшие на солнце пряди, что явно не свидетельствовало о кабинетном затворничестве. Юноша смотрел на нее, смущенно улыбаясь.
– Вы кого-то ищете? – спросила Ева.
В этот момент Пибоди обернулась, вытаращила глаза и издала какой-то пронзительный визг:
– Зак! О, вау! Зак!
Она сделала огромный скачок и прыгнула прямо в длинные, протянутые к ней руки. Наблюдая, как Пибоди в своей безукоризненно отглаженной форме и уставной обуви болтает ногами в нескольких сантиметрах от пола, Ева не знала, что и думать. Она медленно поднялась из-за стола, а Пибоди продолжала чисто по-детски восклицать в промежутках между поцелуями:
– Что ты здесь делаешь? Как ты здесь очутился? О, как я рада тебя видеть! Ты надолго?
– Ди… – все, что он смог произнести, подняв Пибоди еще выше, чтобы поцеловать ее в шею.
Ева прекрасно знала, что в их подразделении достаточно длинных злых языков, и решила вмешаться: