ЭПИЛОГ
Любочка закончила школу с серебряной медалью (полагаю, что меня сильно за это поругивали). С Таней я переписывался очень интенсивно в соотношении один к десяти: ее одно письмо на моих десять, но уже перед Новым годом я получил телеграмму: «Если ты завтра не приедешь, я выхожу замуж!». Я мог это вычислить заранее, но все равно не был готов. Об этом говорил и мой ответ: «Я завтра не приеду». Но я, конечно, поехал. Я вылез на крыльцо генеральской квартиры и увидел Таню в свадебном платье рядом с крепышом, очевидно, борцом. Я подавил желание дать знать о себе, и в тот же день уехал. К Хазановым я в этот вечер не попал, а попал только через три года. Столько длился инкубационный период моей драмы.
Следующий мой приезд в этот город я ровно в пять тридцать уже сидел в гостиной Хазановых. К этому времени всегда приходил с работы Оскар Ильич, но его дома еще не оказалось, и лицо Ольги Еремеевны было таким, что я даже не хотел об этом спрашивать. Ольга Еремеевна рассказала мне о Любочке, что она заканчивает университет, что у нее есть мальчик, очень веселый, очень на меня похож, а младшая, Лизочка, уже во втором классе.
Ровно в шесть я не выдержал и неосторожно спросил об Оскаре Ильиче: «У него, очевидно, совещание? Когда он будет?», но ответа не последовало. Я, не зная, куда я иду, снова переспросил.
- Его небудет,- опустив глаза, сказала Ольга Еремеевна.
Я не верил своим ушам. «Шерше ля фам?», - подумал я, хотя поверить, что на это способен Оскар Ильич, было более чем трудно.
- Я понимаю, Ольга Еремеевна, что что-то случилось, наверное, ужасное. Умоляю Вас, скажите мне, облегчите душу! Вы же знаете, что я всегда был с вами…
- В прошлом году, двенадцатого января, мы похоронили Оскара. Спустя шесть месяцев после твоего отъезда сильные боли в желудке и в ноге отправили нас на обследование. Диагноз был приговором: агрессивная саркома. Последовала ампутация ноги, ампутация второй - спустя шесть месяцев, и руки, но это было не самое страшное: с ним были его любящие дети, я, готовая в любой момент уменьшить его страдания. Оскар Ильич был неузнаваем. Мне даже кажется, что он ненавидел нас. Он не выносил детских голосов, посетителей, особенно детей, шума телевизора, радио, он даже просил отключить телефон. И все это – в жестком приказном порядке. Он никогда не спал и слышал все, о чем мы говорили, в любой комнате, находя мотивы для упреков. Надо было быть тут, иначе в это трудно поверить! Дом превратился в кромешный ад. Стыдно сознаться, но мы его возненавидели. Я отдавала себе отчет, что он болен, что это не он, а его болезнь ответственна за этот ад, но то, что мы его знали совсем другим, намного лучше, чем большинство мужчин и отцов, ласковым, любящим, еще больше отвращало нас всех от его издевательств. Мне стыдно тебе сказать, что у нас уже больше не было сил, и мы ждали его кончины, но в то, что произошло в конце, ты не поверишь. Но поверь, это было!
В час ночи мы сидели вокруг его постели, он уже перестал стонать и сделал последний вдох. Изнеможенные, мы продолжали сидеть, обнявшись, абсолютно обессиленные. И в ту минуту, когда мы готовы были задремать, услышали ужасный стон.
Больной приподнялся, ненавидящими глазами обвел всех, и упал….навсегда.
- Зачем он это сделал? – спросила Любочка.
- Подслушивал.
- Как мы с этим будем жить, мама?...
…Ты не поверишь, я не хотела идти на похороны. Меня уговорили. За полтора года я ни разу не была на кладбище – посылаю детей.
Я просидел в доме до двенадцати ночи, воспоминания растеплили доброе сердце Ольги Еремеевны. По ее настоянию я остался ночевать, чтобы наутро отправиться с ней на кладбище. Ольга Еремеевна много плакала, и мы долго и много вспоминали то счастливое время, когда любовь, а не горе и болячки, была в жизни главной.
Я не уехал. Мы возвратились домой, и в моей комнате на книжной полке я нашел томик Толстого, открыл на странице 167, там начиналась повесть «Смерть Ивана Ильича».
- Угостите меня чаем, Ольга Еремеевна! Я бы хотел Вам кое-что прочитать…