Она услышала, как убедительно прозвучало ее удивление.
— Если ты мне лжешь… — начал он, но остановился. — Если я выясню, что в полицию ходила ты…
Турюнн заметила, что он говорит всерьез. Она знала его уже восемь лет. Четыре из них они прожили вместе. Она давно заметила, какой он вялый и ленивый, и дала ему понять, что знает это. Но теперь он был зажат в угол. Он мог потерять все, и он открылся ей с новой стороны. Она не сомневалась, что он может стать опасным, если давление на него усилится.
— Сядь, — сказала она решительно.
Пол опустился на стул.
— Дай мне пару минут отпустить пациентку.
Извинившись и сославшись на то, что случилось нечто серьезное, Турюнн выпроводила девушку и встала у окна. Каждую секунду с тех пор, как она получила письмо от адвоката, к которому ходил Пол, она испытывала к нему жуткую ненависть. Он принялся осуществлять угрозы, подал в суд, чтобы заполучить Уду. До нее дошло, что он доведет дело до конца, ее родительская ответственность будет оцениваться экспертами, и Пол воспользуется теми мелкими неприятностями, которые случались с Удой. Накопает какого-нибудь дерьма, которого на самом деле не было. Очень глупо с его стороны. Ее ничто не остановит, если придется выигрывать затеянную им войну. А Турюнн была в состоянии вести ее куда умнее.
Когда она вернулась в комнату отдыха, он все еще сидел неподвижно, уставившись в стол. Она думала отругать его за то, что он ворвался посреди сеанса, но поняла, что это будет лишним. Села с другой стороны стола, наклонилась к нему:
— Если ты хочешь, чтобы я тебе помогла, ты должен мне все рассказать.
Пол взглянул на нее. Взгляд уже переменился и походил на тот, давний, — и в ней тут же проснулось сострадание. Это ее удивило, потому что ненависть никуда не исчезла.
— Кто-то заявил на меня за мошенничество с пособиями, — сказал он, и по его деловому тону Турюнн поняла, что он ее больше не подозревает.
— Я тебе говорила, что эта история с декларациями — дичайшая глупость, — сказала она скорее в утешение, нежели обвиняя.
— Я это делал, чтобы дать шанс нескольким бедолагам, ты же прекрасно знаешь.
Знала ли она? Поначалу Пол помог каким-то иммигрантам, у которых не было денег. Она посмотрела на это сквозь пальцы, приняла его аргументы — будто те, кто находится в самом низу лестницы, заслуживают небольшой доли нашего благосостояния и что по-другому у них никогда не будет надежды получить свой кусочек. Помочь получить им пособие по инвалидности, на которое, строго говоря, они не могли рассчитывать, — это, считай, политическая акция, убеждал он ее. Но постепенно он начал получать за это вознаграждение, и вдруг у него оказалось денег больше, чем он мог мечтать, и экономическая прибыль полностью затмила политические мотивы. Раз за разом Турюнн предостерегала его, но он, казалось, попал на крючок и не мог остановиться. Рано или поздно все бы всплыло. И первыми это обнаружили бы люди в его окружении, например Майлин.
— Я могу тебе помочь. Ты же знаешь, я всегда помогаю.
Ее охватило сочувствие, и она погладила его по руке. Вдруг он взял ее руку и прижал к своим глазам, плечи затряслись.
Она встала и обошла вокруг стола.
— Ну-ну, Пол, — утешала она, — конечно, я тебе помогу. Но мы должны разойтись мирно, понимаешь?
Кажется, он кивнул.
— И еще одно. Ты обязан рассказать мне, где был в тот вечер, когда пропала Майлин.
30
В дверь позвонили трижды. Лисс сидела на диване и смотрела на кусочек сада, гриль и сарай с инструментами, торчавшие из-под снега и напоминавшие надгробие. Она не хотела открывать. Никто не знал, что она живет здесь, почти никто. А с друзьями Вильяма она не собиралась общаться. Да и с другими тоже. И все равно, когда позвонили в четвертый раз, она поднялась и побрела в коридор.
Гости были к ней.
— Могла бы и сразу открыть. Я не из тех, кто легко сдается.
Она это уже поняла и тем не менее, оговорившись, выдала свой адрес. Надо вести себя более определенно с Йомаром Виндхеймом, футболистом, как она по-прежнему его называла про себя. Нет ни одного шанса ни в этом мире, ни на небесах, ни в аду — следовало бы ей сказать, — что между нами что-нибудь будет. Даже в мыслях это «между нами» звучало как аккорд на расстроенном пианино. Но в то же время ей нравилось, что он не дает себя прогнать.
Она стояла на пороге, не предпринимая ничего, что можно было расценить как предложение войти.
— Ты заглядывала в Интернет?
Нет. Она спала как могла долго. Потом перемещалась по дому как можно медленнее. Откладывала еду и даже сигарету.