Опьянение, в которое она погрузилась, было не похоже на привычное ей.
— Ты чокнутый, Вильям, — прогнусавила она. — Ты — чокнутый кусок говна.
В своем отстранении она поняла, что именно этого он и ждал — что она его разозлит. Он вскочил, подтащил ее к стулу за волосы. На краю камина лежал моток веревки, он обмотал ее вокруг талии, затянул грудь и завязал веревку за спинкой стула. Из свободного конца он сделал петлю, которую надел ей через голову.
— Ты такая же, как они! — зарычал он. — Не буду скучать по тебе.
Она закашляла.
— Майлин делала все, чтобы тебе помочь, — произнесла она. — Майлин заботилась о тебе.
Он присвистнул:
— Она обманом заставляла меня говорить. И пока я говорил, сидела и гладила меня. Раздевала меня. Приводила меня в кабинет.
— Ты лжешь. Майлин так никогда не делала.
Он затянул петлю на ее шее:
— Может, твоя сестра была далеко не такой святой, как ты думаешь.
— Но она же была с тобой, — откашлялась Лисс. — Вы же собирались пожениться.
Его глаза расширились и почернели. «Не занимай праздник Ивана Купалы», — прозвучало где-то внутри ее. Это он, Вильям, отправил ей сообщение с телефона Майлин.
Она выдавила из себя слова, которые, она знала, говорить нельзя:
— Она хотела уйти от тебя.
Он сильнее затянул петлю, веревка врезалась ей в шею. Она чувствовала, как голова растет, комната наполняется красноватым дымом.
— Она должна была любить во мне все, — прошипел он, — неважно, что я делал. Неважно, что сделали со мной. Но она солгала. Я не выношу, когда мне лгут. Понимаешь? Когда кто-то начинает лгать, это конец. — Тут он ослабил веревку. Воздух хлынул к ней в грудь. — Теперь ты поняла? Ты достаточно насмотрелась?
Красные пятна пульсировали в тумане. Сил у нее уже не было, и вдруг взгляд прояснился. Он держал что-то в руке, острие шприца, снял с него колпачок. Она почувствовала, как он приложил иголку к ее щеке, осторожно поцарапал, поднес шприц к правому глазу.
— Ты достаточно насмотрелась? — повторил он.
Она попыталась увернуться. Тогда он снова затянул петлю. Туман с красными пятнами вернулся.
Она открыла рот:
— Вильям… Йо. — Это прозвучало как молитва, но она исходила не из нее. Голос был сиплым и мрачным.
— Теперь здесь Йо, — завыл он. — Милый Йо и все такое.
Он опустил острие шприца и ввел иглу ей в сосок. Боль прошла сквозь грудь и отпустила где-то за спиной, щупальца медузы, охватывающие и обжигающие все тело.
— Ты хороший мальчик, Йо. Такой хороший, хороший. Ничего ты со мной не сделаешь. Ничего. Потому что ты тоже так думаешь, и ты тоже. Думаешь, я тебя не знаю, Лисс Бьерке? Думаешь, Майлин мне не рассказала все, что надо, о тебе?
Он вынул иглу, положил руку ей на лоб, опустив палец на веко, поднял его. Теперь она совершенно пришла в себя, изо всех сил трясла головой. Он схватил ее за волосы железной хваткой. Она почувствовала холодное острие на глазном яблоке. Как насекомое, усевшееся там с огромным жалом наготове. Оно укусило пару раз. Потом порвалась оболочка. Другая боль. Боль ее разорвала, открыла, больше негде было прятаться. Внутри глаза что-то растеклось, свет от лампы поменял цвет, стал черным, и из этой темноты расходилась радуга.
— Дай я покажу тебе одно место, — завыла она.
Он наклонился вплотную к ее лицу:
— Какое место?
— У самого озера.
Он вырвал иглу, что-то потекло по щеке.
— Только не второй, — попросила она. — Пока не надо. Пока я не покажу тебе место.
— О котором ты написала в блокноте? Где ты хочешь лечь на снег, смотреть на деревья и замерзнуть до смерти?
Она попыталась кивнуть:
— Это недалеко.
Он приложил острие к ее веку. Потом опустил, ослабил веревку, рванул ее за волосы и швырнул на пол.
— Покажи! — зашипел он и схватил топор с камина. — Покажи мне, где ты хочешь умереть.
Она пошла вниз первая, босая и голая. Ветер дул прямо с озера, обжигал грудь и бедра. Его шаги по снегу, в нескольких метрах сзади. «Тебе страшно, Лисс». Голос Майлин исчез, теперь с ней говорил отец. «Наконец-то тебе страшно». Мне страшно. «Ты не хочешь умереть». Я не хочу умереть. Она запрокинула голову. Одним глазом заметила что-то серое в темноте между деревьями. Осталась только эта полоса. И шум ветра. Когда ты уезжал, я хотела этого — лечь в снег, почувствовать холод, укутывающий меня и освобождающий. «Я буду скучать по тебе, Лисс. Мы похожи, ты и я».