— Да я, Нор, я! — вдруг хрипло и зло выкрикнул Гаврюшкин: — Я их отдал!
— Нет, — возразила Анна очень тихо. — Это… это… я отдала документы…
— Ты?! — вытаращился на нее Норов. — Ты?!
— Я, — повторила она неслышно.
— Мамочки! — испуганно выдохнула Ляля.
Сережа прозябал в Кривом Рогу и писал Норову длинные жалостливые письма. Деньги за сахар, на которые он так рассчитывал, не принесли ему удачи; он купил на них квартиру, а оставшиеся вложил в какое-то предприятие, сулившее небывалую выгоду. Но, как водится, его кинули; он остался ни с чем, чуть ли не в долгах.
В своих посланиях Норову он пытался оправдаться за прошлое, объяснял, что не догадывался о происхождении сахара, просил прощения за то, что втянул Норова в такую аферу. Последнее письмо он прислал на день рождения Норова. В нем он трогательно и поэтически вспоминал об их долгих прогулках в Саратове, о разговорах об Эсхиле, Платоне и Плутархе, рассуждал о музыке и театре. Он признавался, что общения с Норовым ему не хватает, как воздуха.
Норов видел, что Сережа ни словом не упоминал ни про Костю Ляха, ни про Петро. Его молчание относительно Кости еще можно было как-то объяснить, — в конце концов, Сережа был далек от бандитских кругов и судьба известного полтавского бригадира его не особенно волновала. Но ведь Петро-то являлся близким родственником его жены! Не могло же его внезапное исчезновение оставить их обоих равнодушными! Тем более что у Петро осталась семья, малолетние дети…
Нет, Сережа, несомненно, о многом догадывался! Но он не желал знать правду, он ее боялся. Он прятал голову под крыло, — так он поступал всегда. В этом трусливом молчании он был весь. Тот Сережа, которого Норов прежде не понимал, но теперь знал как облупленного, до кончиков ногтей, до донышка его мелкой души. Он обманул и предал Норова не по подлости, а по слабости; все по тому же нежеланию знать правду. А сейчас по слабости просил его о помощи.
Он был слабым человеком, слабым и ненадежным. Но в одном, по мнению Норова, на него можно было положиться: Сережа не был вором. Он вышел из тех же интеллигентских кругов, что и сам Норов; в этих кругах могли дать слабину, испугаться, спрятаться. Но в них не крали.
Кровь бросилась в голову Норова и застучала в висках. Он смотрел на Анну и не видел ее, у него расплывалось в глазах.
— Зачем ты это сделала?! — не слыша своего голоса, в бешенстве закричал он.
— Я хотела, чтобы ты уволил Серпер! — пролепетала она дрожащими губами. — Она интриговала против меня, искала тебе новых помощников, пыталась от меня отделаться! Я боялась, что ты ее послушаешь…
— Ты что, совсем идиотка?! — грубо и зло оборвал Норов. — Да я бы ее и так выгнал! Из-за каких-то бабьих страхов ты меня предала?!
— Я не предавала тебя! — испуганно вскрикнула Анна. — Разве я могла тебя предать?! Я понимаю, что совершила ужасную подлость, но я не хотела! Клянусь тебе, не хотела!.. Я без умысла! — Она всхлипнула. — Ты же понимаешь, что я никогда не смогла бы сознательно причинить тебе зла! Я собрала все эти документы для тебя… из них было видно, что она ворует, Серпер! Что они все там воруют! Я думала, ты ее уволишь, а ты возил их с собой… и ничего не предпринимал… неделю за неделей…
Она всхлипывала все чаще.
— Я поняла, что ты решил оставить все как есть! А Серпер мне сказала: «Все равно ты отсюда уйдешь!». И… я… ревновала ее к тебе!
Она задохнулась слезами, но Норова это не смягчило. Гаврюшкин поднялся, неловко подошел к ней, хотел обнять, но она замахала на него руками.
— Я не думала, что эта публикация причинит какой-то вред тебе! — причитала она сквозь всхлипывания. — Я консультировалась с двумя юристами, они мне сказали, что для тебя это совершенно безопасно! Что тебе ничего не будет!
И видя, что все ее объяснения бесполезны, что он остается чужим и враждебным, она завыла, как простая баба на похоронах. Лицо ее сделалось некрасивым.
— Почему ты не призналась мне раньше?
— Я… я… не смогла!.. У тебя был такой трудный период… Прости!.. Прости, пожалуйста! Я приехала сюда сейчас, чтобы рассказать тебе правду.
— Но ты ее не рассказала!
— Я… не успела… Я испугалась потерять тебя… навсегда!
— Паш, да хватит ее мучить! — не выдержала Ляля. — Она ж не со зла! Ты погляди на нее, неужели тебе ее не жалко?
— Нет! — отрезал Норов. — Мне никого из вас не жалко!
Рыдающая Анна протянула к нему руку, но он отступил.
— Не подходи! — проговорил он с отвращением.
— Прости, прости, пожалуйста! Я не хотела! Я бы лучше умерла, чем причинила тебе вред! Я хотела лишь вывести ее на чистую воду…