Месяц спустя после встречи в Нижнем Новгороде Норов парился в бане с Ильей Кругловым, мэром Энгельса, и Моряком. Баня была русской, простой, без всякой роскоши, но с хорошей парной, выложенный каким-то особым способом, а в предбаннике имелся небольшой бассейн с ледяной водой. Девочек они никогда не вызывали; Моряк считал, что люди они — серьезные, и базар у них серьезный. А с шалавами — какой базар? Дурь одна, баловство. Остальные не возражали: Пацанчик был примерным семьянином, а Норов проституток не любил.
И мэр, и вор были в курсе Норовской истории, — у обоих имелись свои источники в органах — однако, эту тему они не затрагивали, проявляли деликатность. И лишь когда красные, истомленные, они, завернувшись в длинные простыни, перебрались из парной в комнату отдыха, где их ждал накрытый стол, Моряк закурил самокрутку с марихуаной и спросил, как бы между прочим:
— Ты корешей-то своих лечить думаешь, или как?
— Думаю, — подтвердил Норов. — Как раз хотел посоветоваться.
Для него это был главный вопрос. Собственно, он и приехал, чтобы обсудить способы «лечения» Серпер и ее «команды».
— Что пьем, Паш? — спросил мэр, по-хозяйски оглядывая бутылки.
— Да он винишко красное всю дорогу тянет, — с усмешкой ответил за Норова Моряк. — Фраер козырный.
Ему нравилось поддразнивать Норова; «козырный фраер» звучало насмешливо и в то же время уважительно. Себе он налил в хрустальный бокал минералки и с удовольствием выпил. Заядлый наркоман, он был равнодушен к спиртному. Пацанчик предпочитал пиво, крепкие напитки употреблял редко, хотя выпить за компанию мог много, не пьянея. С годами он потолстел, нарастил брюшко, но природного добродушия и веселости не утратил.
— Я, наверное, отойду, а вы тут пока поговорите, — сказал Илья.
Он и раньше сторонился уголовщины, а сейчас, будучи мэром, полагал, что ему не пристало участвовать в обсуждении дел такого рода. Вот только уйти ему было некуда: баня состояла из парной, комнаты отдыха, где они располагались, и предбанника. В предбаннике было холодно, в парной — жарко. Илья взял бутылку пива и отодвинул кресло подальше, в угол, делая вид, что не слышит.
— Ну, что скажешь? — спросил Норов Моряка.
Моряк не спешил с ответом. Вопрос Норова подразумевал, что организацию всего процесса Моряк возьмет на себя. Моряк задумчиво почесал синие наколки на плечах, сделал несколько затяжек и свел брови.
— Ну, гляди, — степенно и негромко заговорил он. — Биксу, которая всю эту херню закрутила, надо на глушняк ставить.
Норов переменился в лице и, не донеся бокал с вином до рта, поставил его на стол. Начало было слишком резким. Моряк заметил его реакцию.
— Че задергался? — хмыкнул он.
— Может быть, все-таки обойтись без мокрухи?
Моряк неодобрительно пожал татуированными плечами и развел руками:
— А как?
Не дождавшись ответа, он прибавил с укором:
— Мне что ль это надо? Ты сам попросил. Я тебе грамотный рамс раскидываю, а ты сразу по тормозам!
— Нет, нет, продолжай, — успокоил его Норов. — Я просто хочу принять во внимание все варианты…
— А какие еще варианты? — ворчливо проговорил Моряк.
Он затянулся и выпустил едкий дым.
— Ну, раз уж ты такой добрый, давай ее кислотой обольем.
— Хорошо, — преодолевая внутреннее сопротивление, кивнул Норов.
Кислота была ненамного лучше убийства, если вообще лучше, но отступать ему уже было некуда. В случае повторного отказа Моряк обиделся бы и прекратил разговор.
— А ебаришку можно просто поломать да на больничку отправить, пускай после всю жизнь на таблетки горбатится.
С этим предложением Норов не спорил.
— А с остальными что? — спросил он.
— А че с ними сделаешь? — скривился Моряк. — Шалавы все же. Морды им бить — стремно. Разве что попугать до кучи?.. Да они, чай, и так испугаются, когда узнают, что с этой падлой сотворили.
Илья, слышавший весь их разговор, не вытерпев, обернулся к ним.
— Бухгалтершу просто так нельзя отпускать! — напомнил он. — Та еще сука! Сначала воровала, а после на Пашку всех собак вешала.
— За то, что воровала, ей не предъявишь, — авторитетно возразил Моряк. — Воровать — не западло, у каждого — своя работа. Мы — че, легавые, что ли, за такое подтягивать? А вот за то что ссучилась да мусорам все слила, можно ее малость того…
Он потер подбородок, прикидывая.
— Ну, допустим, табло порезать слегонца… Чисто для острастки. Как, Саныч? Катит?
Моряк называл Норова «Санычем», так же, как и прокурор.
Норов слушал их, и чувство стыда поднималось в нем. Они были его друзьями, он ценил их готовность помочь ему, но уверенности в том, что именно такой мести он ищет, у него не было. Он отпил вина, выигрывая время.