— Собираетесь идти дальше?
Олег посмотрел ему в лицо своими грустными карими глазами.
— Хочу принять участие в следующих выборах, — серьезно подтвердил он.
— В область, в город? Или уж сразу в Государственную думу?
— В город… — он на секунду заколебался и повторил уже тверже: — В город, да.
Норову захотелось его подбодрить.
— Думаю, вас выберут, тем более что времени подготовиться у вас достаточно, ведь следующие городские выборы только через три года.
— Я имел в виду выборы будущего года…
— А какие у нас выборы в следующем году? — удивился Норов.
— Мэра, Павел Александрович, — подсказал Дорошенко.
— Мэра? — переспросил Норов и уставился на Олежку. — Вы хотите избираться мэром?
— Ну… вообще-то, да… — смущенно улыбнулся он. — Такие планы у меня имеются.
— Вы считаете, что у вас есть шансы?
Вопрос был слишком прямым, даже бестактным; Норов все еще не мог поверить.
— Ну… как вам сказать… Мне кажется, есть… пусть и немного…
Норов перевел взгляд на Дорошенко, ожидая от него разъяснений, но тот только развел руками, словно снимая с себя всякую ответственность.
— Прошу, — сухо сказал Норов Лансаку, указывая в сторону кухни и пропуская его вперед.
Прежде чем пройти, Лансак окинул вопросительным взглядом Гаврюшкина.
— Ваш друг, месье Норов?
— Я бы не сказал.
— Тогда что этот месье здесь делает?
— Заехал в гости.
Гаврюшкин, напряженно прислушивавшийся к их разговору, догадался, что спрашивают про него.
— Че он хрюкает? — подозрительно поинтересовался он у Норова.
— Спрашивает, не друг ли ты мне?
Гаврюшкин даже выпрямился от возмущения.
— Ноу! — решительно заявил он Лансаку и для убедительности помотал головой. — На х. й мне такой друг?! Ай эм хасбанд.
Он постучал себя по груди, затем показал на Анну.
— Pardon? — озадаченно проговорил Лансак. — Vouz voulez dire “un epoux”? Ou non? (Вы сказали «муж»? Верно?)
Лиз вновь напряженно сощурилась, как делают французы, когда не понимают иностранцев.
— Хасбанд зет вуман, — пояснил Гаврюшкин и вновь ткнул пальцем в сторону Анны. — Нор, переведи им.
— Ты и так неплохо справляешься, — с досадой ответил Норов.
— Позвольте ваши документы, — обратился Лансак к Гаврюшкину. — Паспорт, — это слово он старательно произнес по-английски.
Гаврюшкин заколебался.
— Нор, скажи им, что у меня нет с собой документов, — сказал он.
— Тогда тебя загребут для выяснения личности.
— Блин! Ин зе кар, — сказал Лансаку Гаврюшкин, показывая за окно на улицу. — Паспорт ин зе кар.
— Так это ваш черный «Мерседес»? — спросил Лансак по-французски.
Про «Мерседес» Гаврюшкин понял.
— Майн, — подтвердил он, кивая. — Майн кар. «Мерседес».
— Надо тебе было все-таки залезть на дерево, — вполголоса заметил Норов. — Каркать у тебя лучше получается, чем говорить.
— Вы крайне неудачно его запарковали, — продолжал Лансак, обращаясь к Гаврюшкину. — Его очень трудно объехать. Лучше его переставить. Переведите ему, месье Норов, будьте любезны. И попросите месье принести документы.
Норов перевел. Гаврюшкин ругнулся:
— Блин, Нор, все из-за тебя!
— Извини. Зря ты откликнулся на мое приглашение и приехал сюда.
Сердитый Гаврюшкин направился к выходу. Лансак выразительно посмотрел на долговязого Мишеля, и тот поспешил за Гаврюшкиным. Вероятно, Лансак опасался, что Гаврюшкин сбежит, а чернявого Виктора предпочитал держать при себе.
— Значит, вы хотите стать мэром Саратова, — с сомнением покачал головой Норов. — Что ж, это по-русски, по-бонапартовски.
— Любить, так уж королеву! — с усмешкой поддакнул Дорошенко.
Норов покосился на женщин, в отдалении присевших у грядки с огурцами. На королеву толстая жена Дорошенко не походила.
— Ну какой из меня Бонапарт! — смутился Олег. — Кстати, моя фамилия Осинкин.
— Тоже воинственно.
Дорошенко засмеялся. Олег не обиделся.
— Я отдаю себе отчет в том, что кампания будет трудной, но я не боюсь.
— Верю.
— Почему вы так скептически улыбаетесь?
— Думаю, вы не боитесь, потому что вас не били по-настоящему.
— Павел Александрович, — примирительно вмешался Дорошенко. — Но ведь совсем не обязательно лезть в драку. Разве нельзя организовать кампанию мирно, в доброжелательном ключе? Мне кажется, люди устали от войн, от этой грязи, которую видят по телевизору, на страницах газет. Везде одно и то же: тот вор, а этот — еще хуже. Бандиты, убийства, коррупция… сколько можно?! Хочется чего-то спокойного, положительного.