Кроме Норова присутствовал еще Володя Коробейников. Моряк оглядел обоих цепким взглядом и, не пожимая рук, опустился в кресло за стол; бандиты последовали его примеру, секретарша Норова внесла зеленый чай и сухофрукты, — Норов знал предпочтения уголовников.
Начал Вадик. Он без обиняков поведал, что мэр Энгельса, оседлавший город еще с советских времен, всем давно остозвиздел, коммерсов обдирает, работает с мусорами, а местных пацанов щемит; бухает, лось охерелый, а для города ниче не делает. Поймал, бля, мыша и еб-т не спеша. Отгрохал себе домину, как у президента; под зятя все МУПы отдал, дочке торговый центр в собственность отжал; катит, сука, по беспределу, а нормальные пацаны из-за него лапу сосут. Им, бать, саратовским пацанам в глаза смотреть стремно.
Слушая его, саратовский бригадир сочувственно кивал. Потом заговорил Моряк. Не сводя с Норова жесткого, оценивающего взгляда, он сообщил, что имеется пацанчик, коммерс, но путевый, не замусоренный, не ссученный, с головой. Короче, надо его задвинуть на место мэра.
Норов и Коробейников переглянулись, несколько ошеломленные.
— Ну че, возьмешься? — нетерпеливо спросил бригадир. — А то нам, бляха-муха, еще в одно место заскочить надо.
Круглыми от ужаса глазами Анна смотрела вниз, на распростертого на полу незнакомца в черном.
— Ты его убил? Убил?!
— Нет еще.
— Как он сюда попал?
— Сейчас узнаем. Ты кто?
И не дожидаясь ответа, Норов с размаху врезал лежавшему кочергой по спине.
— Уй, бля! — взвыл тот.
— Это фамилия или имя? — спросил Норов и влепил кочергой еще раз, по ребрам.
— Сука!
— Видать, все-таки, фамилия, — заключил Норов, замахиваясь вновь.
— Не бей его! — крикнула Анна, торопливо сбегая по лестнице вниз. — Это же Миша!
— Миша? — удивленно оглянувшись, повторил Норов, все еще не понимая.
— Какой Миша? — подхватила с дивана Ляля. — Ты его знаешь, Ань?
— Снимай свой колпак! — потребовал Норов.
— Пошел на х. й!
Теперь догадался и Норов.
— Вежливый он у тебя, — сказал он Анне.
Анна уже сбежала вниз, метнулась по направлению к мужчинам, но остановилась, вернулась и бессильно опустилась на ступеньку, держась за сердце.
— Миша, что ты тут делаешь? — неверным дрожащим голосом спросила она.
Человек на полу завозился, сел, медленно, неохотно стянул с головы балаклаву. Это был Гаврюшкин.
— Че, че! — сварливо отозвался он. — За тобой приехал!
— Да кто это?! — воскликнула Ляля с недоумением.
Анна ответила не сразу.
— Это мой муж, — проговорила она едва слышно.
— Ладно?! — ахнула Ляля. — Долбанись! Хорошо, что я не замужем!
В девяностые годы прошлого века бандиты и уголовники были едва ли не более горячими сторонниками реформ в России, чем демократы. Перемены открывали им путь во власть и к легким деньгам. К слову сказать, подмяв под себя большие заводы, города и поселки, они зачастую оказывались отнюдь не худшими владельцами. Те, кто с помощью силовых структур позже сменили их, были жаднее и беспощаднее.
— Прежде чем ответить, я должен познакомиться с кандидатом, — сказал Норов.
— Знакомься, кто тебе мешает, — усмехнулся Моряк. — Вадик, свистни Илюху.
Оказалось, что кандидат прибыл с уголовниками и остался дожидаться в машине. Вадик сгонял вниз и вскоре вернулся вместе с ним.
«Пацанчик» был высоким крупным молодым очкариком, лет тридцати пяти, не больше; с темно-русыми волосами и добродушным улыбчивым лицом. Двигался он косолапо, вперевалку и производил впечатление увальня, однако голубые глаза из-под очков смотрели умно и лукаво. С Моряком он держался уважительно, но без страха, свойственного большинству коммерсантов в отношении грабивших их бандитов. Такой же доброжелательно-вежливый тон он взял и с Норовым. Звали его Илья Круглов.
Норов попросил его рассказать о себе; тот охотно поведал, что родился и вырос в Энгельсе, закончил с отличием Саратовский университет, вернулся в родной город, где открыл собственное дело, — фабрику по производству мебели. К этому он вскоре добавил торговлю матрасами и световыми приборами; у него было два магазина в Энгельсе и четыре больших — в Саратове. Бизнес его шел успешно, — на его предприятиях работало около тысячи человек, хотя местные власти строили против него козни и всячески притесняли, поскольку дочка мэра тоже хотела заняться светом и мебелью.