Пожав руку Норову вялой и влажной ладонью, не знавшей труда, Миша грузно уселся в кресло напротив.
— Заказал уже? Филе-миньон возьми, не пожалеешь, они тут путево делают. Миньон ему принеси, — бросил он официанту. — Салат будешь? Тогда с креветками. Мне — как обычно. Че пьешь? Воду? Че так? Зашился? Куришь, нет? А, ну да, ты ж у нас — спортсмен. Мне — коньячка, грамм сто, «Хенесси, Икс-О».
Он решал за Норова, не сомневаясь в его согласии. Когда за администратором и официантом закрылась дверь, Миша достал сигарету, закурил и перешел к делу.
— Ты че херней занялся? Про папу г…о всякое пишешь, про маму, про меня!
— А ты не читай, — посоветовал Норов. — Лично я не читаю, какую вы с папой про меня херню пишете.
— Ну ты сравнил! Где ты, и где папа!
— А где папа? — спросил Норов, поднимая скатерть и заглядывая под стол.
Миша хмыкнул, показывая, что ценит его чувство юмора.
— Ты че вообще добиваешься? Чтоб коммуняка пролез, пока мы с вами бодаемся?
— Вам-то чего коммунистов опасаться? — пожал плечами Норов. — Твой папа в прошлом коммунист, да и Пивоваров тоже. Чай, договоритесь.
— Коммуняки папу ненавидят! — возразил Миша. — А то ты не знаешь!
— Знаю, — согласился Норов. — Я другого не знаю: кто любит твоего папу?
Миша ничуть не обиделся.
— Я люблю, — засмеялся он. — Мама. И еще пара телок. Папе хватает. Короче, не будем го-о жевать.
— Надеюсь, — кивнул Норов, глядя на входящего с подносом официанта.
Миша дождался, пока официант поставил тарелки на стол и исчез.
— Мое предложение: вы завязываете тявкать на нас и начинаете мочить Егорова. А во втором туре вы поддерживаете Пивоварова.
Миша взглянул на Норова и принялся за еду, будто он не делал предложение, а объявлял условия, которые не могут быть не приняты. Норов тоже взял вилку, но есть не стал.
— А если во второй тур проходит Осинкин?
— Не, — замотал головой Миша с набитым ртом. — Ему не светит. У него отрыв от Егорова не то на десять, не то аж на двенадцать процентов.
— На восемь, — уточнил Норов.
— Ну, на восемь. Один хрен, не догонишь. В этом вся суть: мы с вами закусились, поливаем друг друга го — м, а Егоров-то чистенький выскакивает! Улавливаешь?
— Стараюсь.
Миша посмотрел на Норова блестящими наглыми глазами. От поминутного упоминания им г — а за столом Норова коробило, но Миша этого не замечал.
— Я эту херню вчера Пивоварову подробно разжевал, — прибавил Миша. — Он, кстати, со мной согласился.
То, что недоученный Миша считал себя вправе «разжевывать» мэру города ошибки его политической стратегии, наглядно демонстрировало расклад сил в структурах местной власти.
Из кухни в гостиную неслись запахи жареного мяса, лука, чеснока. Норов, морщась, отправился туда. Ляля что-то готовила; она возилась у плиты, а Гаврюшкин взгромоздился за столом на высоком табурете, на котором обычно сидел Норов. В том, что он интуитивно занял именно это место, было что-то мистическое и комическое одновременно.
Анна вошла следом за Норовым. Ляля им обрадовалась, Гаврюшкин приветствовал мрачным взглядом исподлобья.
— Вовремя вы! — весело сообщила Ляля. — Я тут обед варганю. Через пять минут все будет готово! Проголодались?
— Спасибо, нет, — сказал Норов, подошел к окну и распахнул его.
— Ты что делаешь? — воскликнула Ляля. — Тут и так холодрыга!
— Пусть проветрится, не люблю кухонной вони.
Анна включила вытяжку над плитой. Ляля сбегала в прихожую и вернулась в куртке.
— Как же ты готовишь? — кутаясь, спросила она у Норова.
— Я не готовлю.
— Что же ты кушаешь?
— Долго объяснять.
— Поль, я закончил! — крикнул из гостиной Эрик. — Уезжаю.
Видимо, он стеснялся заходить на кухню, где были посторонние люди. Норов проводил его до двери и попрощался. В гостиную вышла Анна.
— Я пойду к себе, прилягу ненадолго, — сказала она, ни к кому не обращаясь.
— А кушать ты не будешь что ли? — поинтересовалась с кухни Ляля.
— Нет, спасибо.
— Скушай что-нибудь, — сказал Гаврюшкин, выходя следом за ней. — Ты ж вообще сегодня не ела.
— Не хочу. Мне надо прилечь
— А когда же собирать чемоданы?
— Мне надо прилечь! — нервно повторила Анна.
Обеспокоенный ее тоном и нездоровым румянцем на ее бледном лице, Норов хотел потрогать ее лоб, но как-то постеснялся при Гаврюшкине. Он поймал себя на том, что не знает, как вести себя с Анной в обществе ее мужа.