Традицию совместных походов в баню они сохранили даже когда Норов после уголовного дела вышел в отставку. Илья сильно переживал за него, пытался помочь, жалел, что ему пришлось уйти с должности. Моряк же, наоборот, сокрушался, что Норов не сел, соскочил. Он был уверен, что если бы тот «оттянул хотя бы трешку», то с помощью Моряка верняком бы короновался. Высокое мнение Моряка о себе Норов ценил, но сожалений его не разделял. «Тянуть треху» в обмен на воровскую корону его не прельщало.
На кухне Норов попробовал устроиться с чашкой кофе на высоком табурете, но острая боль в ребрах заставила его снова встать и выпрямиться.
— Болит? — с беспокойством спросила Анна, заметившая его гримасу.
— Не очень. Пройдет.
Через минуту на кухне появился Гаврюшкин, а за ним и Ляля, в пуховике, накинутом поверх ночнушки. Она поеживалась от холода.
— Я тоже кофе хочу! — буркнул Гаврюшкин, ни на кого не глядя.
Анна молча сделала большую чашку и ему. Гаврюшкин уселся на табурет, шумно отхлебнул и сморщился.
— Горько! А сахар есть?
— Нет, — ответил Норов. — Там, в вазочке — шоколад.
— Я не ем сладкого.
— Тогда зачем тебе сахар?
— Как ты сюда добрался? — спросила Анна мужа. — Разве самолеты еще летают?
— Чартером. До Ниццы чечены подбросили. Помнишь, мы с ними в прошлом году в Москве в ресторан ходили? Они с Каримовым работают…
— Каримов — это который сенатор, миллиардер? — вмешалась Ляля. — Мы с Вовкой тоже с ним обедали в «Президент-отеле». Умный мужик, импозантный такой, одевается стильно. Только, когда нанюхается, дурной становится, прям наглухо крышу сносит. А с другой стороны, может себе позволить, — денег-то у него хватит любой скандал замять. У него ж тут вилла в Ницце, он ее за сто сорок миллионов евро купил.
— За сто двадцать, — поправил Гаврюшкин.
— Вилла — роскошная! Я, правда, сама там не была, мне Вовка ее издали показывал…
— Ты будешь чай? — перебила Анна, включая чайник. Тема чужого богатства ее, в отличие от Ляли, не занимала.
— Можно, — согласилась Ляля. — Хоть согреюсь, а то тут теперь такой сквозняк, караул! Пашк, тебе правда нужно бровь зашивать, там прям мясо видно!
— А ты не смотри, — посоветовал Норов.
— Она права, — начала было Анна.
— Не права, — упрямо мотнул головой Норов.
— Он решил сюда перебраться на время эпидемии, — продолжил свое Гаврюшкин. — Каримов-то.
— Ну, правильно, а че в России торчать? — вставила Ляля. — А есть чем зашить, Паш?
— А чеченов своих вперед послал, чтобы они к его приезду все приготовили. Вот я с ними вчера и проскочил. Утром в Москву, а вечером — во Францию. Одним днем управился. До Ниццы долетели, там я у них «мерс» взял и сюда. Всю ночь гнал.
Последняя фраза прозвучала упреком Анне.
— Как же тебя не остановила полиция? — спросила она.
— Так они мне пропуск электронный сделали, дипломатический, из нашего консульства, прямо на телефон прислали.
— Российского дипломата и без пропуска видно, — заметил Норов. — Кто еще ночью в балаклаве по Франции на «Мерседесе» гоняет?
— Отвянь, Нор!
— Как ты меня нашел? — спросила Анна.
— Нашел вот…
— Ты за мной следил?
— Ниче я не следил!..
— Ты следил! — Анна была возмущена. — Как ты мог?!
— А ты как могла?! — парировал Гаврюшкин.
Вопрос, между прочим, был не лишен оснований. Анна не нашлась что ответить.
Одним из самых верных показателей народного обнищания является проституция. Чем беднее население — тем она выше. В девяностых годах прошлого века борделей, именуемых массажными салонами, в России было больше, чем булочных, но и они не вмещали всех особ женского пола, нуждающихся в заработке. Проститутки десятками выстраивались вдоль оживленных трасс; выходили на дороги и в городах. Конкуренция между ними была страшная, доходило до драк. Салоны нуждались в рекламе. Серьезные общественно-политические издания размещать их объявления отказывались, и они тащили их в газету Норова.
Набранная средним шрифтом, реклама массажных салонов занимала не меньше двух полос и не только обеспечивала постоянный приток наличных, но способствовала росту популярности газеты: братва и таксисты начинали чтение именно с этих объявлений; ими же, как правило, и заканчивали.
Мамок и сутенеров в рекламном отделе знали в лицо и по именам. Денег им всегда было жалко, и они норовили рассчитаться бартером, хотя бы частично. Коробейников и его ребята пользовались бесплатными услугами девочек, но Норов от этих развлечений уклонялся; он с юности не испытывал удовольствия от заученных ласк. А уж о том, чтобы не заплатить женщине, в его случае не могло быть и речи.