Пинягина подтащило к громадному столу, накрытому красной скатертью, за которым восседала, нет — сидела неприметная уставшая женщина. Механик глубоко выдохнул, поклявшись себе, что будет говорить чистую правду и ничего, кроме нее. С другой стороны правда, она же истина понятие относительное.
— Здравствуйте, Иван Васильевич, — поприветствовала его небожительница, в чем Пинягин не сомневался.
— Что же вы так? — укорила она его, — на старые дрожжи технический спирт. Это неразумное решение вы приняли сами или по чьему-то злому умыслу?
— Перепутал, — честно ответил Пинягин. — Сам, — добавил он.
— И чего же вы заслуживаете после этого? — сочувственно спросила женщина, стараясь незаметно притопить в голове лезущие оттуда рожки.
— Пекло, — мелькнуло в голове механика. — Чертова бабка была права.
— Я, как все, — прохрипел трухнувший Пинягин враз пересохшим горлом.
— Эх, — вздохнула женщина, — ничему вас большевики не научили. Даже Жириновский не помог.
Что скажете насчет райских кущ?
Иван Васильевич оторопел. Что за нервный день сегодня?
— И вы, значит…
— Имею ли я полномочия? — спросила небожительница или может чертовка. — Имею и полномочия и кучу обязанностей. Она опечаленно вздохнула, окончательно приняв располагающий вид бетонщицы после третьей смены.
— Любой ваш каприз для нас закон.
— А этот, как его, иной выбор есть? — осмелел Пинягин.
— То есть если вы захотите стать богом или дьяволом? Никаких препятствий.
— Я могу подумать? — выдал механик заготовленный заранее вопрос, продолжая трусить.
— Как прикажете. Сколько лет вы закажете для обдумывания? Сто лет, пятьсот?
— Мне и трех дней хватит.
— Браво! Примите мои поздравления за отвагу. У вас есть к нам вопросы, пожелания?
— Э… Так значит меня пока в чистилище?
— Если вам нравится. называйте это место именно так.
— А есть люди, которые сразу делают выбор?
— Сколько угодно, вот только частенько они бывают разочарованы своим решением. Вы же приняли оптимальный выбор и мы дарим вам бонус. Только попросите и он найдет вас.
Стол с женщиной исчезли и Пинягин оказался в холле отеля перед табличкой «Ресепшен», написанной русскими буквами. В широко распахнутые окна вливался океанский воздух, щедрое солнце освещало пальмы, кактусы и баобабы. Пинягин потряс головой. Все выглядело так, когда он представлял, слушая рекламу, что «Баунти»-райское наслаждение. Была во всем какая-то неестественность. Выйдя на улицу и приглядевшись, Пинягин утвердился в своих подозрениях; то через панораму кристально чистого океана проглядывала кладбищенская помойка, то розовая клумба начинала смахивать на поросль крапивы с цветками из искусственных роз.
Повинуясь порыву, Иван Васильевич осенил пейзаж крестом и уже заносил трехперстие над собой, но что-то опять подсознательно остановило его.
И первого действия хватило, чтобы чарующие красоты исчезли и проявились заброшенные трущобы сплошняком глинобитного поселения. Прорезались такая запущенность и безнадега, что Пинягин почти уверился в том, что вернулся на Землю. Опять же вывернувшийся из-за угла бомж в грязном спортивном костюме, но в новых незашнурованных армейских ботинках на босу ногу усугубили догадку.
— Что, братан, потерялся? — спросил он низким пропитым голосом.
Потрясенный Иван Васильевич не смог выдавить ни слова через окончательно пересохшее горло.
— Щас, — сказал собеседник участливо, — я тя починю.
С этими словами он поднес к губам Пинягина флакончик с надписью «Троя».
Механик судорожно глотнул, убеждаясь, что чертова тетка его надула и с благодарностью посмотрел на бомжа, чувствуя, как отступает сумеречное состояние.
— Тебе тоже обещали райские сады? — спросил он.
— Не-а. Я сразу сюда без пересадки. Как газ рванул, я и вознесся. Видимо ударная волна сильной оказалась.
— И давно ты здесь?
— Приблизительно месяца четыре. Да кто здесь дни считает?
Какой-никакой, а спирт уже торкнул Пинягина. Он спросил о главном:
— А что и здесь спиртное продают?
— Да ты что? Захочешь выпить — пожелай и все.
— И что можно желать?
— Все!
— А почему тогда разруха кругом? Ведь можно только пожелать и…
— Кому это надо? И так сойдет. До смерти хорошо не жили, и здесь нечего выеживаться.
Эта сентенция еще более укрепила Пинягина в мысли, что он на Земле, мало того — в России.