Вскоре к нам пришел участковый. Положил на стол фуражку, невесело усмехнулся и покачал головой. Хлюпая носами, мы с Тайкой молча наблюдали за Ринатом, словно ожидали от него чуда. Но Ринат сел за стол, сцепил пальцы и протянул:
— Ну, девчонки, дела… Бывает же такое… — Он пожевал губами и недоуменно пожал плечами. — Кому старуха помешала? Так, сейчас следователь придет, расскажите, что знаете…
В коридоре послышались шаги, и на кухне появился невысокий коренастый мужчина в кожаном пиджаке, улыбающийся так приветливо, будто его пригласили на именины. Вслед за ним появился Юрка и, указав на нас мужчине, сообщил:
— Это Таисия, моя сестра… А это — Светлана Сергеевна Митрофанова.
Мужчина радостно затряс головой:
— Удальцов Андрей Михалыч… Старший следователь…
Мы с Тайкой смотрели на Андрея Михалыча хмуро и радости его совсем не разделяли.
— Таисия Алексеевна, расскажите с того момента, как вы подошли к двери Георгиевской… — попросил тот и снова улыбнулся.
— Я забыла перед отъездом отдать ей пакет, — начала Тайка, голос у нее дрогнул, но она справилась, — и он остался у Светы. Я решила его отнести и поднялась наверх. Несколько раз звонила, она не открывала… Не знаю, почему я нажала на ручку… Но я нажала, и дверь вдруг открылась. И я подумала, что Татьяна Антоновна… куда-то ушла и забыла запереть замок. Заглянула в коридор, а там все валяется… ну, как у меня… Я стала ее звать и сразу прошла в комнату. Там было темно, потому что шторы были задернуты. И я удивилась, потому что Татьяна Антоновна не любит… не любила сидеть в темноте. Я зажгла свет и увидела ее на диване… Сначала я подумала, что она спит.
Здесь она не выдержала и взвыла. Юрка сунул ей стакан с водой, Тайка постучала зубами о стекло и немного успокоилась.
— Тогда я подумала, может, у нее болит голова… И еще я увидела в комнате такой беспорядок… Понимаете, просто у нее не могло быть такого… Я подошла и…
Дальше подружка не смогла рассказывать. Она заплакала, давясь слезами, и, как мы ни старались, успокоить ее не могли. Да и немудрено было зарыдать. То, что увидела Мегрэнь, и злейшему врагу увидеть не пожелаешь.
Когда мы с Юркой влетели на лестничную площадку и она махнула рукой на дверь Татьяны Антоновны, мне и в голову не могло прийти ничего подобного. Я просто вошла в коридор, с удивлением разглядывая царящий там бардак, и прошла дальше в комнату. Татьяна Антоновна лежала на старинном кожаном диване, и первой мне бросилась в глаза напряженность ее позы. Я подошла ближе. Старушка была в ночной сорочке, а на левой ноге — домашняя тапочка. Это меня и удивило, я не могла представить, чтобы Татьяна Антоновна лежала на диване в тапочках.
— Татьяна Антоновна, — тихо позвала я, — вам плохо? Татьяна….
Я наклонилась и вдруг увидела, что глаза ее открыты. Рот застыл в напряженной гримасе, реденькие седые волосы разметались по багровому отекшему лицу… Последнее, что я успела увидеть, — забрызганный бурыми пятнами белоснежный воротничок… Я потекла вниз на растаявших ногах, и перед глазами все расплылось дрожащей мутью.
— Светка! — Юркин голос не дал мне грохнуться в обморок, я оглянулась и уцепилась за его плечо. — Что?
Ему хватило одного мгновения, чтобы понять, что произошло. Подобное он видел гораздо чаще моего, поскольку служил в шестнадцатом отделе МУРа, но в это мгновение голос у него дрогнул.
— Татьяна Антоновна? — то ли спросил, то ли позвал, потом схватил меня за плечи и толкнул к дверям. — Иди, звони… Забери Тайку — и марш на твою кухню!
На негнущихся ногах я добралась до коридора. По лестнице уже поднимались недоуменно перешептывающиеся соседи. Краснощекая Верка-парикмахерша с четвертого этажа пугливо глянула мне в лицо и быстро перекрестилась:
— Матерь божья!
Часы на моей кухне показывали половину одиннадцатого, когда старший следователь Удальцов поднялся, поблагодарил нас с Мегрэныо неизвестно за что и удалился. Юрка вышел вслед за ним, и я услышала, как они шепчутся в коридоре.
Мегрэнь сжала виски руками и, раскачиваясь взад-вперед, прошептала:
— Светка, неужели все это взаправду?
Я вздохнула:
— Не зря мне сегодня кошмар приснился.
Хлопнула входная дверь, вернулся Юрка.
— Что теперь будет? — спросила Мегрэнь, и губы ее скривила жалобная гримаса.
— Что и всегда, — развел руками Юрка, — следствие… Хотя тут…
Он многозначительно пожал плечами, давая понять, что подобные преступления раскрываются далеко не всегда.
— А когда… ее? — нервно клацнув зубами, спросила я.
— Точно сейчас нельзя сказать… Около суток.
— Ножом?
— Нет, задушена.
— А откуда кровь?
— Мочки порвали. Видимо, серьги выдернули…
— Серьги? — изумилась я. — Да они у нее простенькие были…
— Не скажи, — вдруг встряла Мегрэнь, — как раз наоборот. Мы один раз с ней болтали, разговор о камнях зашел. Она свою сережку сняла и говорит: «Видишь, камешек какой невзрачный? Это потому, что ты не разбираешься. Да я их специально и не чищу, чтобы зря глаз не мозолить…» Это, говорит, алмаз. А работа старинная, теперь такие не в моде… Вот так…
— Мне и в голову не приходило, — призналась я. — Выходит, ее могли из-за сережек убить?
Юрка хмыкнул:
— Не исключено, раз так… Если, конечно, нашелся человек, который в этом разбирается…
Я вытащила из бара бутылку конька.
— Просто так все равно не уснуть… Помянем Татьяну Антоновну…
Ближе к полуночи Юрка встал и потянул Мегрэнь за руку:
— Пойдем, поздно уже…
— Юрка, — встревожилась та, — ты ведь у меня останешься? Я одна не могу…
— Останусь, останусь, — недовольно забубнил Юрка, подталкивая осоловевшую от выпитого коньяка сестренку. — А ты как, не боишься?
Он оглянулся, и я замотала головой:
— Нет, я в порядке. Спокойной ночи…
По большому счету, я Юрке соврала. Но сидеть на кухне уже не было сил, ныла спина, и я почти обрадовалась, когда за семейкой Лапкиных захлопнулась дверь. Хотя, казалось бы, после такого безумного дня уснуть может только самый бесчувственный человек. Но глаза упорно слипались, и я поплелась в комнату.
— Может, это просто кошмарный сон? — Проходя мимо, я с надеждой глянула в большое овальное зеркало, висевшее в коридоре.
Зеркало явило взору покрасневшие веки и мешки под глазами, я вздохнула и покачала головой. Одно верно — все это настоящий кошмар.
Я рухнула в кровать как подкошенная. Ноги и руки налились свинцом, и сон навалился, словно большой лохматый медведь, нещадно давя и не принося желанного отдыха. Подушка жгла лицо, одеяло обвивало ноги, я вскакивала, крича, и валилась снова, скуля от жалости к себе самой. Ближе к утру немного полегчало. Но вот ледяные тиски снова стиснули затылок, и, застонав, я попыталась поднять голов>у… Однако тело не хотело слушаться. Кошмар продолжался. Устав от бесплодной борьбы, я подумала: «Я должна проснуться… я обязательно должна проснуться…» Под веками набухли горячие слезы, и жгучие ручейки потекли по щекам… Подушка намокла, а я начала задыхаться… И вдруг поняла, что не сплю…
— Кто здесь?! — рванулась я вверх, но холодные пальцы еще сильнее стиснули голову, рывком вдавив лицо в подушку.
Подавившись собственным криком, я задергалась, пытаясь вырваться. Но рука все давила и давила, виски прокололо вспышкой дикой боли, и сознание поплыло… Тут хватка ослабла, и я судорожно вздохнула, впрочем, уже мало что соображая.