Он улыбнулся в ответ и продолжал энергично грести против течения. Борясь с волнением, я закурил. Наконец мы добрались до зарослей камыша, прорезанных каналами чистой воды у входа в Хейгемскую заводь; водное пространство пересекала золотистая лунная дорожка, на блестящей поверхности которой темнели листья плавающих в воде кувшинок. Издалека донесся крик какой-то птицы.
— Так вот, — сказал Финбоу, перестав грести. — В этом вашем убийстве есть несколько странностей.
— Вы что-то выяснили?
— Боюсь, не слишком много, — задумчиво произнес он. — Просто добавил пару вопросов к тем, что сформулировал после ужина. Первый: почему Тоня расстроена не меньше, чем Эвис?
— Вовсе нет, — возразил я.
— Расстроена, только лучше умеет держать себя в руках. Вспомните, Йен. Когда во время ленча Уильям заикнулся об убийстве, она чуть не вскрикнула, а потом, когда Эвис упомянула о поездке Роджера в Ниццу, вообще вышла из себя. Вы же слышали рассказ Филиппа, какой она была расстроенной в первый день путешествия. Интересно почему? И что произошло в Ницце? Разумеется, это может не иметь никакого отношения к Роджеру. Не исключено, что с Ниццей у нее связаны неприятные воспоминания — ее бросил мужчина или не хватило денег на покупку помады. Но я готов поспорить, что в мисс Тоне есть много такого, о чем нам не рассказали.
— Полагаете, Филипп знает то, чего не знаем мы? — спросил я.
— Полагаю, — улыбнулся Финбоу, — он может знать еще меньше. Утром я говорил, что, по-моему, Филипп не убивал Роджера. Теперь я в этом абсолютно уверен.
— Почему? — Я почувствовал легкую обиду. Конечно, Финбоу вызывал у меня восхищение, но ведь мне известно то же, что и ему, и вдобавок я давно знаком с этими людьми. — Это все ваша любимая психология: и поскольку двухлетним мальчиком он любил свою двоюродную тетушку, став двадцатипятилетним мужчиной, он не мог убить Роджера.
— Нет, — весело ответил Финбоу. — Мое заключение имеет прочную материальную основу — при условии, что волос можно считать прочной материальной основой.
— Вы нашли на Роджере чей-то волос? — спросил я, вздрогнув.
— Разумеется, нет. Убийца не будет шутливо бодаться с человеком, прежде чем застрелить его. Просто видел, как Тоня гладит Филиппа по голове.
Я растерялся, не понимая, какая может быть связь между этой, вне всякого сомнения, очаровательной картиной и невиновностью Филиппа. Финбоу продолжал:
— Любопытно, что Тоне не терпится выйти замуж за Филиппа. Слышали, как я рассказывал им о Балеарских островах? Вы, наверное, догадались, что меня интересовала их реакция. Она стремится сыграть свадьбу как можно скорее.
— А Филипп? — поинтересовался я.
— Он хочет на ней жениться — если вообще способен чего-то хотеть. Но его не стоит принимать в расчет; Тоня всегда добивается того, чего хочет, — ответил Финбоу, пристально вглядываясь в воду.
— Неужели вы подозреваете Тоню?
— Нечестный вопрос, — мягко возразил Финбоу. — Я более откровенен с вами, чем был бы любой другой в подобной ситуации, и ради вас я размышляю вслух. Пока не знаю, подозревать мне Тоню или нет. Единственное, в чем не приходится сомневаться: она очень напугана и хочет замуж за Филиппа как можно скорее. С другой стороны, Эвис пока не торопится выйти за Кристофера. Понимаете, это очень странно.
— Не хитрите, Финбоу, — запротестовал я. — Вы делаете далекоидущие выводы из того, что Тоня торопится выйти замуж. Но нельзя же приходить к выводам, основываясь лишь на факте, что Эвис не торопится. Одно из двух.
— Не обязательно, — ответил он. — Как раз наоборот. Дело тут не в желании или нежелании выйти замуж: каким-то образом и желание, и нежелание связаны со смертью Роджера.
Через прогалину в камышах медленно проплыл лебедь. Эта мирная картина лишь подчеркнула зловещий смысл сказанного Финбоу. Потом я вспомнил зажженную спичку и мелькнувшую на лице Уильяма кривую улыбку.
— Послушайте, Финбоу, вы что-нибудь заметили, когда вечером зажгли спичку? Мы сидели в темноте, и Эвис говорила об убийстве.
— Думаете, я случайно зажег спичку именно в этот момент? — мягко спросил он.
— Значит, вы видели лицо Уильяма?
— Выражение лица Уильяма было… довольно неожиданным.
— Как будто он злорадствовал.
Я вновь живо представил его лицо.
— Думаю, именно злорадствовал, — сказал Финбоу. В его голосе сквозила необычная тревога. — Но еще не все ясно. Каждый раз, когда я думаю об Уильяме, что-то от меня ускользает. Меня не покидает ощущение, что я уже сталкивался с фактом, который позволит сделать вывод о виновности или невиновности Уильяма. Не отпечатки пальцев… и не то, что он брался за румпель… или заходил к себе в каюту перед вашим собранием. Другое. Мне никак не удается понять, что это за факт. В любом случае завтра мне необходимо посетить больницу Гая.