Зрителю, впервые идущему на бой быков, не стоит рассчитывать на сочетание идеального быка и матадора, который к нему идеально подходит. Такое случается разве что раз двадцать за сезон во всей Испании, и шансы попасть на подобное зрелище невелики. Новичок к тому же будет настолько оглушен — визуально, я имею в виду — множеством вещей, что не сможет все это воспринять глазами, и та коррида, равной которой, может статься, ему уже никогда не доведется увидеть, покажется вполне заурядным событием. Если есть хоть какая-то надежда, что человеку в принципе понравится бой быков, то в самый первый раз лучше всего сходить па средненькое представление, скажем, с парочкой великолепных быков и четверкой заурядных, чтобы более выпукло подчеркнуть разницу между ними. Пусть там будут три матадора без завышенных гонораров, чтобы любые виртуозные штуки выглядели сложными, без напускной легкости; место лучше бы выбрать не слишком близко к арене, чтобы видеть все сразу, а не переключаться постоянно то на быка и лошадь, то на человека и быка, то на быка и человека — а еще нужен солнечный денек. Без солнца никуда. Теория, практика и собственно зрелище корриды — все это было выстроено из расчета на солнце, и если оно не сияет над ареной, считай, треть боя пропала. Испанцы говорят: «El sol es el mejor torero». Солнце — лучший тореро, и без солнца лучшего тореро нет. Он словно человек без тени.
К двадцати двум годам рога потрескались и расщепились; глаза обленились, а вес «переехал» вперед, подальше от того места, что породило для арены восемьсот двадцать сыновей, так что круп в итоге стал легким как у теленка, зато все остальное превратилось в настоящий монумент.
А вот здесь мы видим вола, выращенного ради мяса и трудовых повинностей, хотя, если судить по его морде, он мог бы стать президентом, кабы начал свою карьеру в несколько иной сфере. От боевого быка он отличается не только этим, но и общей формой тела; копыта мощные и широкие, хвост толстый, шерсть напоминает скорее лен, а не шелк; весьма рослый в холке, к тому же отсутствует тот мускульный пласт, что покрывает загривок боевого быка от рогов до лопаток. Вол может всю свою жизнь усердно работать, а может быть забит на мясо в самом начале своего трудового пути, но ему никогда не дадут убить лошадь. Впрочем, ему это вовсе ни к чему. Итак, да здравствует вол, столь полезный и дружелюбный современник человека.
Когда бык чем-то раздражен, мускульный пласт на его шее вздыбливается. Этими мышцами он подбрасывает в воздух свою жертву, и когда его голова посажена так высоко, как на снимке, человек не может перегнуться через рога для удара шпагой. Для правильного закалывания необходимо эти мышцы утомить, и коррида как раз в этом и заключается: человек своими действиями утомляет быку шейные мышцы, чтобы затем вонзить шпагу спереди, причем не где-нибудь, а в загривок между лопатками.
Сурито из Кордовы, один из величайших пикадоров в истории, колет копьем чуть позади идеальной точки, а чтобы удар вышел надежней, он позволил быку всадить свой рог. Стиль ииттящий, исполнение циничное, ну а лошадь, которая вскоре издохнет (стоит лишь приглядеться внимательней, как это сразу становится ясно) не паникует, потому что всадник шенкелями дает понять, что все идет как надо. Лошади, кстати, в своем большинстве поставляются из Соединенных Штатов, где их закупают на рынках Сент-Луиса и Чикаго пять долларов за голову, а то и дешевле, и через Ньюпорт-Ньюс пароходами отгружают в Испанию. Этот бык несколько трусоват, иначе Сурито не швырнул бы в него шляпой (она лежит на песке), чтобы спровоцировать нападение. Возможно, смещение точки укола назад как раз и объясняется тем, что он заранее знает, что атак будет немного.
Венено, погибший на мадридской арене, колет торо браво, наваливаясь всем телом на пику; матадоры (стоящие справа) следят, где и как упадет этот пикадор и куда повернет затем бык, поскольку им придется отвлечь и увести его с помощью плащей.