ВАНДА (быстро встаёт). Вы бы сказали.
АРНОЛЬД. Я тоже забыл.
ВАНДА уходит. Слышно пение птиц. Кричит кукушка.
Сколько я проживу лет... (Считает.) Раз, два, три, четыре... (небольшая пауза) пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать... (Пауза.) Ах ты, глупая...
ВАНДА входит с подносом.
Почему вы сами?
ВАНДА. Эдгар опять прогнал горничную.
АРНОЛЬД (ест очень быстро). Весной у меня развивается какой-то безумный аппетит.
ВАНДА (ласково смотрит на него). Молодость.
АРНОЛЬД (улыбается). Мы с вами почти ровесники.
ДЕВОЧКА (из сада, в окно). Фиалок не возьмёте ли?
ВАНДА. Фиалки! (Быстро идёт к окну.) Совсем распустились! (Берёт букет. Прижимает его к лицу.)
Пауза.
АРНОЛЬД. Вы не заметили... сегодня какой-то особенный день...
ВАНДА (тихо, не отрываясь от букета). Заметила...
АРНОЛЬД. Что это?
ВАНДА. Не знаю... Как будто бы всё оживает. Всюду цветы и солнце!
Пауза.
Вы никогда не учились музыке?
АРНОЛЬД. Нет. Но иногда мне кажется, что я создан быть композитором.
ВАНДА (шутливо). Вы слышите симфонии?
АРНОЛЬД. Нет, не симфонии. Но какие-то ликующие, стремительные мелодии.
ВАНДА. Фиалки совсем живые...
АРНОЛЬД (внезапно). Вот смотрю я на вас... Нет, я, кажется, с ума сошёл.
ВАНДА (смеётся). Ну?
АРНОЛЬД. Вы не рассердитесь?
ВАНДА. Нет.
АРНОЛЬД. Как вы могли выйти замуж за профессора?
ВАНДА (покраснев и смешавшись). То есть, почему... Я не совсем понимаю...
АРНОЛЬД (сконфузившись). Простите, Бога ради... Это, может быть, ужасно глупо.
ВАНДА. Нет, право. Почему вы так сказали?
АРНОЛЬД (восторженно). Вы сегодня точно цветущая яблоня!
ВАНДА (спокойно). Эдгар был моим учителем.
АРНОЛЬД. Да-да, знаю... Как можно около вас писать такую симфонию и около профессора... так расцвести...
ВАНДА (снова краснея). У Эдгара есть какая-то великая идея, к которой он стремится всю свою жизнь с железной непреклонностью.
АРНОЛЬД (задумчиво). Он достигнет её в своей симфонии.
ВАНДА. Он стал рассеян. Говорит точно сам с собой. Кругом никого не замечает.
АРНОЛЬД. Великий художник и не может никого замечать. Он вечно на ледниках, где свистит ветер... Блестит молния... Поёт хор таинственных голосов... На земле люди такие незаметные...
ВАНДА. Вы про другое... У Эдгара совсем не то...
АРНОЛЬД (с живостью). Это грубейшая ошибка, что наша жизнь не очень разнообразна. Жизнь должна быть разнообразной, должна искриться миллионами огней. Но у нас всего-навсего какой-то семисвечник.
ВАНДА. Как вы не похожи на Эдгара!
АРНОЛЬД (не слушая). Вот я о себе вам скажу. Кто такой я вот здесь, в нашей теперешней жизни? Никто. Мне нет места. Вы скажете -- молодость. Нет, нет! Это совсем не то. Я художник. Я чувствую в себе все силы художника. Моё воображение создаёт волшебные грёзы. Я вижу красоту в каждой былинке. Она вливается в мою душу, как солнечный луч в распускающийся цветок. Мои уши слышат неведомые простым людям мелодии. Творческие силы подымают меня, как лёгкую птицу -- широкие белые крылья... Я живу не одну свою жизнь -- я изживаю десятки воображаемых жизней... Но я не писатель, я не музыкант, я не живописец, не зодчий. И не потому, что я не учился. Нет. Я мог бы учиться -- и был бы плохим музыкантом, плохим поэтом, посредственным живописцем. Я чувствую, что мои силы могут найти своё приложение в какой-то совсем другой жизни; что здесь, у нас, где всего семь свечей, моему огню нет места. Это я, мужчина. Формы, в которые может вылиться моя деятельность, всё же разнообразнее. А женщина?
ВАНДА. Да, да... Я сама часто думала совсем так же. Эдгар говорит, что всё в жизни надо понимать через смерть.
АРНОЛЬД. Может быть. Может быть, для того, чтобы понять, какой жизнь должна быть. Но нашу семисвечную жизнь и понимать нечего. Учительница, кассирша, фельдшерица, музыкантша, жена, прислуга, артистка, швея... ну ещё пять, шесть, десять этикеток... Вот и всё. Но где же, в чём же выразится вся душа женщины, со всеми безграничными своими силами? Нет, нужно всю жизнь перестроить сверху донизу. Я не о политических и социальных побрякушках говорю. Всю, всю! Там, внутри, чувствуешь, как горит, переливается самоцветными камнями какая-то скрытая жизнь. А здесь -- учительница, переводчица, жена, кассирша... Где же те силы, которые дадут возможность наконец прорваться на свет Божий великой симфонии, разрывающей на части человеческую душу? Если бы только когда-нибудь это случилось, какое бы безграничное счастье ожидало человечество. Земля бы наконец примирилась с небом. Симфония понеслась бы от земли к небесам. И воочию чудо свершилось бы: и земля и небо стали единым, великим целым!..