— Donde vas, chico?[27] — ухмыльнулся водитель, смахивавший на Распутина. Машина издавала запах освежителя для туалета и феромонов.[28]
— В Паленсию, — ответил Ник, надеясь, что улыбается честной беззлобной улыбкой. — Знаете?
Водитель нахмурился, вплотную сдвинув брови за черной оправой очков.
— Англичанин?
— Да, простите, я не говорю по-испански. — Сердце упало. Причудливая машина остановилась первой с тех пор, как он выставил большой палец, о чем водитель, видно, уже сожалел.
Он все всматривался в ветровое окно, барабаня толстыми, унизанными драгоценными кольцами пальцами по сверкающему пластмассовому рулевому колесу, потом взглянул на Ника.
— Я еду в Матаморосу. Это на полпути. Садись.
Ник бросил чемоданчик на заднее сиденье, заваленное старыми газетами, книжками с обтрепанными на углах страницами, картонными коробками, полными бумаг, брошюрами в плохих переплетах. На полу лежала пара засаленных костылей, и, застегивая привязной ремень, Ник обратил внимание на отсутствие ножных педалей.
— Инвалидная машина, — кивнул крупный испанец. — Ноги у меня не действуют, а все прочее в полном порядке.
— Вижу, — ответил Ник, не уверенный в правильности ответа.
— Тормоз и акселератор на ручном управлении. Коробка передач автоматическая.
— Прекрасно.
— Зачем тебе в Паленсию?
— Там у меня друзья.
— Девочки? — ухмыльнулся водитель.
— Э-э-э… нет.
— Ага! Мальчики?
Ник слабо рассмеялся. Мускусный запах феромонов был очень сильным.
— Просто приятели. Ждут на вокзале.
— Почему ж ты не поехал поездом?
— Не могу себе позволить.
— Где ж твои деньги?
Жирный тип задает слишком много вопросов, решил Ник.
— Потерял. Забыл в кафе бумажник, а когда вернулся, его уже не было.
— Значит, бедный и беспомощный.
— Просто бедный.
— А у твоих дружков деньги есть?
— Они мне не дружки, но когда я с ними встречусь, то все будет в полном порядке.
— Ты в первый раз в Испании?
— Да.
Заморосил мелкий дождь, спрыскивая автостраду. Видимость ухудшилась.
— Твои дружки испанцы?
— Они мне не дружки, — повторил Ник сквозь стиснутые зубы. — Ясно? Я не гей.
Толстяк шлепнул его по ляжке липкой ладонью:
— Шучу. Ты симпатичный парень. Может быть, под дождем тебе будет не так уж и плохо.
— Мои приятели англичане.
— Студенты?
— Вовсе нет. Один из них был здесь во время войны.
— Какой войны? Гражданской?
— Э-э-э… да. В тридцатых годах.
— Знаю, когда была Гражданская война, chico, — отрезал толстяк. — Оглянись назад. Все это написано о войне. Как тебя зовут?
— Ник Крик. Приятно познакомиться.
Толстяк протянул ту же самую потную руку:
— Профессор Эдуардо Вега. Преподаю историю. На чьей стороне стоял твой приятель?
Ник пожал плечами:
— Не могу точно сказать. На той, на которой стояли британцы.
Профессор рассмеялся:
— Британцы стояли на той и на другой стороне. Официально поддерживали республику. У них выбора не было. Неофициально поддерживали Франко и националистов. Вот тебе вся политика невмешательства.
— Разве Франко не был плохим парнем?
— Поосторожнее, молодой человек, — предупредил профессор.
— Да ведь он был фашистом, не так ли?
— Какая альтернатива?
— Возможно, свобода?
— Ах, конечно, земля и свобода. Как в Советской России. Что стало бы с Европой, если бы коммунисты завладели Испанией? — Профессор прибавил газу и обогнал грузовик. — Что стало бы с Англией, если б следующей пала Франция?
— Значит, по-вашему, Франко был прав?
— Разумеется, прав. Знаю, в наши мягкосердечные времена это немодное мнение, но, если б не он, Европа вернулась бы в темные времена Средневековья. Ваше правительство это знало. Просто стыд и позор, что оно не смогло удержать дураков из Интернациональных бригад, добровольно решивших погибнуть за Сталина.
— Кажется, один из них — мой приятель, — сообщил Ник.
— Видимо, до сих пор остался сентиментальным старым дураком, — заметил профессор.
У Ника уже мелькала подобная мысль.
— Знаешь, зачем я еду в Матаморосу? — продолжал профессор, хлопнув Ника по колену. — Хочу расспросить восьмидесятилетнего старика, который, возможно, расскажет, где найти тела шестнадцати иезуитских священников — Божьих людей, расстрелянных коммунистами в тридцать шестом.
— Наверняка насилие применялось со всех сторон, — сказал Ник.
— Весьма дипломатичное замечание, — фыркнул профессор. — Причем в идеальном английском стиле.