Ленни забеспокоился.
— Может быть, остановимся в гостинице «Холидей»? — пробормотал он, спускаясь следом за Сиднеем.
Старик резко оглянулся, прижав к губам костлявый палец.
— Ш-ш-ш! Дайте послушать.
Сердитые слова расстроенной женщины сыпались фаянсовыми осколками на кафельный пол кухни. Мужской голос контрапунктом призывал к спокойствию, только ужесточая ответную ругань. Сидней подкрался к двери с табличкой «Cucina — Privado»,[65] осознавая с некоторым удивлением, что слабеющий слух не понимает речь, когда глаза не видят артикуляцию. Пока не приложил ухо к двери, слова были просто глухим шумом разной высоты и лишь теперь начали кристаллизоваться.
— Ты убил моего отца! — вопила женщина.
— Каким образом, я тебя спрашиваю? — прошипел мужчина. — Я с тобой был. Он был жив, когда мы уходили, и мертв, когда вернулись. Я никак не мог его убить.
— Не мог? Свинья! Ты годами его убивал. Убивал…
— Предупреждаю, не произноси это слово!
— Ну и что тогда будет, убийца? Меня убьешь? Меня тоже убьешь, чтоб завладеть гостиницей?
Истерику прекратил удар открытой ладонью по мягкой коже, и, прежде чем Сидней успел оторваться от двери, створка распахнулась, свалив его с ног.
Гваделупе Серрано Сунер, одинокая, симпатичная, хоть отчасти зависящая от косметики женщина сорока трех лет, остановилась над рухнувшим старцем, уткнув в широкие бедра руки-окорока.
— Подслушиваете под дверью, сеньор?
Дверь снова открылась, ударив Сиднея в бок, когда он пытался принять достойное положение. Дядя Пепе с горевшей от пятерни племянницы щекой на миг задохнулся и поспешно бросился поднимать его.
— Сеньор, — пропыхтел он, — я страшно виноват перед вами! Знаете, от горя женщина обезумела. Поймите и простите. Говорит в скорби всякую дичь.
Ленни подскочил с опозданием, не успев помочь. В момент происшествия он пытался сорвать со стены лисью голову и прилаживал ее на место, пока племянница не заметила.
— Мистер Стармен, с вами все в порядке? — выпалил он.
Сидней кивнул. Ничего не сломано — большой подарок в его возрасте.
— Очки дайте, — прохрипел он.
— Сейчас, — кивнул Ленни, шагнув в сторону. Легкий хруст дешевой пластмассы под ногой практически не соответствовал тяжелейшим последствиям. — Черт возьми, — сказал Ленни. — Должно быть, я на них наступил. — В слабо освещенном коридоре у подножия деревянной лестницы с глухим стуком свалилась лисья голова.
— К несчастью, — пробормотал дядя Пепе. — Такие вещи никогда не должны падать на пол.
Ленни оторвал взгляд от пола, посмотрел в темно-карие глаза Гваделупе. Судьбоносный момент.
— Мистер Стармен!
— Что? — буркнул Сидней.
— Можете оказать нам услугу? Переведите.
Сидней скрипнул зубами.
— Спросите леди, нет ли в ней кровей кокни.
Сидней со вздохом задал вопрос. Сеньорита с полными слез глазами нахмурилась и тряхнула головой.
— Нет, — перевел Сидней. — Ничего общего с кокни.
Ленни задумчиво кивнул.
— Спросите, не хочет ли хоть чуть-чуть приобщиться.
Прения насчет гибели единственных очков Сиднея прекратились, когда оба антагониста, проведя не один день без отдыха и нормальной еды, полностью осознали абсурдность ситуации. Все еще огрызаясь, словно терьеры, готовящиеся к последнему броску, они позволили глубоко озабоченному единоличному владельцу постоялого двора «Свинья» препроводить их в отдельные номера.
Вечером Ленни ужинал в одиночестве свежей форелью в затхлом хлебном соусе, который готовится в Арагоне как фирменное блюдо из пережаренных крошек вчерашних буханок. Заказал вариант класса люкс с яичницей, но не получил особого впечатления, пока на него вызывающе не посмотрели влажные глаза Гваделупе.
— Доели? — устало спросила она по-испански.
Англичанин издавал какой-то непривычный мускусный запах.
— Спасибо, очень вкусно, — кивнул Ленни по-английски. В большеротой пьянчужке было что-то весьма привлекательное. Надо будет испробовать и разобраться. Он улыбнулся, когда она схватила со стола тарелку.
— Десерт будете?
Ленни понятия не имел, о чем речь.
— Спасибо, пепельница есть. Хорошо бы бутылочку светлого. — Для объяснения он красноречиво поднес к губам сомкнутые в кружок пальцы.
— Чего? — нахмурилась Гваделупе.
— Пи-и-ва. «Сан-Мигелио». И ты со мной, милочка. — Он потянулся к ширинке шоферского комбинезона, почесал мошонку.