Он опустил собственную винтовку и небрежно побрел по обочине в желтом свете лампы с необрезанным фитилем, чадившим черным дымом. За пятьдесят ярдов до грузовика капрал мигнул фонариком, поправил фуражку, одернул рубашку на случай, если в такой час ночи в машине окажется офицер. Машина притормозила, и он разглядел, что она не военная — из Теруэля, а за рулем рябой иностранец в форме легиона «Кондор». Поднялся на цыпочки, направил в кабину луч, скользнувший по другому лицу, узкому и сердитому, заросшему темной щетиной, и по голове с зализанными назад черными волосами.
— Погасите свет, капрал! — рявкнула голова. Еще один проклятый иностранец.
— Прошу прощения, господин, — ровным тоном извинился капрал, обладавший верным чутьем на офицеров. — У меня приказ не пропускать сегодня машины.
— Знаю, — ответил пассажир. — Я исключение. Уберите барьер.
— Исключений не допускается, господин. У меня приказ.
— Покажите.
— Он передан по телефону. Письменного распоряжения не получено. Позвольте почтительно попросить вас выйти из машины и пройти со мной на пост.
— Ради бога!
Немец барабанил пальцами по рулю. Капрал шагнул к водительской дверце, расстегнул кобуру.
— В кузове кто-нибудь есть, господин?
— Деревенская ветчина с Майорки и свежая кровяная колбаса. Хотите посмотреть? — Офицер устало выбрался из кабины в широком кожаном плаще, висевшем на плечах, как накидка, обошел фургон спереди, игнорируя рекрута и пройдя мимо капрала. — Я сильно устал и ужасно опаздываю. Пойдемте со мной, получите верное доказательство, что я — исключение.
Капрал последовал за ним, готовясь к крупной сделке, с отвращением отмечая, что от офицера воняет сортиром. Утренняя звезда всплывала над восточным хребтом, наступал самый темный час ночи. Офицер заговорщицки улыбнулся ему.
— Угощайтесь, — предложил он.
Капрал распахнул дверцы, потянулся внутрь, почуяв запах опилок, пота и чеснока, прежде чем ощутил на собственных губах чью-то грубую руку. Истина промелькнула забытым сном, внезапная уверенность в смерти заставила его охнуть, в то время как грубая рука, пахнувшая засохшей кровью, человеческими экскрементами и кубинским табаком, крепко зажала рот.
— Сколько вас на посту? — шепнул убийца на ухо.
— Пошел к чертовой матери, — буркнул капрал, понимая, что это конец.
Он расслабился под ножом Кобба, распоровшим горло, навалился всем телом на киллера, пока кровь лениво вытекала из тела, отправляя его на смерть с неприятным ощущением, будто он обмочился.
— Выходи, — шепнул Кобб Сиднею. — Мы у заставы. На дороге солдат с фонарем, за ним барьер ярдах в двадцати. Не знаю, сколько там человек. Постараюсь проехать. Зайди с фланга подальше, прикрой. Пошел! — Он отступил в сторону, обжег взглядом Виллафранку. — Одно слово, цыганская морда, и я тебе яйца отрежу. — Майор громко рассмеялся, но не над пленником, заталкивая дергавшееся и дымившееся тело капрала подальше в кузов, потом пошел к кабине. — Не стоит благодарности, капрал! — весело крикнул он. — Садитесь, я вас подвезу. — Махнул подручному мясника, все еще стоявшему с лампой на дороге. — Посторонись, доставка идет! — Кобб сунул пистолет капрала Кройцу через сиденье. — Берешь левого, я правого, а малыш наши задницы с фланга прикроет. Всех кладем.
Парень с лампой повернулся к машине спиной, направляясь к барьеру. Грузовик потащился за ним, слабо гудя клаксоном. Сегура зевал, Солас начинал задумываться, что происходит.
— Уберите барьер, — приказал Кобб, высунувшись из кабины.
Солас медленно пошел к водительской дверце, понимая, что что-то не так, но не видя никакой конкретной угрозы. Нерешительно балансируя на самом краешке жизни, встал пыльным ботинком на ступеньку, истертую тысячью ног. Простой человек, не прислушивающийся к инстинктам, просто помедлил, переступая порог бытия. Лишь немногие обладатели особого гена, звериных талантов, которым нельзя научиться, избегают падения в бездну. Солас же был обычным человеком.
— В чем дело? — спросил он водителя, крепко стиснув ружейный ремень.
— Черт меня побери, если знаю, — пожал плечами Кройц и выпустил ему в лицо две пули.
Когда Солас рухнул на спину, солдат с лампой замер, как бы разбух в прицеле Сиднея, который свалил его выстрелом в спину на дюйм ниже ремня. Сегура спас себе жизнь, нырнув в тень хижины на дорожной обочине, где был устроен наблюдательный пункт. Открыв рот, со свинцовыми от страха ногами, он повизгивал, пока Кобб поливал его из автомата и пролетавшие мимо пули с треском рвали воздух. Бывший семинарист метнулся мимо хижины в темноту на склоне, слыша, как один враг кричит другому, кажется, по-английски: