Терри Клейн вздохнул, скорее даже не вздохнул, а просто зевнул.
— Когда меня вытаскивают из теплой постели, ни с того ни с сего везут к прокурору, да еще на опознание какого-то носового платка, я, конечно, не могу не догадаться, что интерес правоохранительных органов носит действительно официальный характер и связан с серьезным преступлением.
Диксон улыбнулся, но не сухой отработанной улыбкой, в которой так и читалось стремление достичь весьма конкретной цели, а, напротив, улыбкой открытой, прямо-таки умиротворяющей — так улыбается человек, который готов любезно уступить собеседнику в споре, но только потому, что в эту минуту ему просто недосуг размениваться на пустяки.
— Вы обратили внимание на букву «Р», вышитую на платочке? — спросил он.
— Да, обратил.
— Скажите, мисс Рентон — художница?
— Насколько мне известно, да.
— Имеет успех?
— Смотря что понимать под словом «успех» — деньги или признание таланта?
— И то, и другое.
— Я не располагаю никакими сведениями относительно ее доходов.
— Этот платок принадлежит ей?
— Уверен, что нет.
— Покинув Рейборнов, вы и мисс Рентон сразу отправились к ней домой?
— Пожалуй, стоило бы уточнить, что значит «сразу»?
— По пути домой вы никуда не заезжали?
— А что?
— Если все-таки заезжали, мне бы хотелось знать, куда.
— Это так важно?
— Полагаю, что важно.
— Ну, мы немножко прокатились.
— Вы случайно не проезжали по Гранд-авеню?
— Да, проезжали.
— Позвольте спросить, с какой целью?
— Мы беседовали о том, какую роль подсознательное, интуитивное начало играет в живописи восточных мастеров, которые совершенно особенным образом выстраивают цветовую гамму. Я решил специально проехать по Чайнатауну, чтобы проиллюстрировать соображения, которые высказывал по этому поводу.
— Странное, однако, время вы для этого выбрали!
— Художник — это не конторский служащий, который работает от звонка до звонка. Человек творческий трудится, знаете ли, и днем и ночью.
— Вам не показалось, что мисс Рентон как-то особенно задумчива?
— Ну, такая молодая, интеллигентная женщина, как мисс Рентон, всегда о чем-то думает. Сами знаете — всякие идеи!
— Да я совсем не об этом! Вы заметили в ней какую-нибудь нервозность, тревогу?
— Да нет.
— Она не говорила вам, что у нее какие-то неприятности?
— Нет.
— Не намекала, что кто-то оказывает на нее давление?
— Нет.
— Рентон — это ее девичья фамилия, которой она подписывает свои картины. На самом же деле у нее другая фамилия, ведь она была замужем, не так ли?
— Да, верно.
— Лет семь назад она вышла замуж за некоего Роберта Хелфорда?
— Да.
— Где были вы, когда умер ее муж?
— В Китае.
— Вы были знакомы с ней до ее замужества?
— Нет. Я познакомился с ней позже.
— Через Хелфорда?
— Да.
— Насколько я понимаю, Хелфорд был вашим близким другом. После того как он женился, вы, естественно, неоднократно посещали его дом, где и познакомились с его женой. Верно?
— Верно.
— Как скоро после женитьбы Хелфорда вы отправились в Китай?
— Приблизительно месяца через полтора.
— Ваш отъезд был довольно внезапным?
— Да.
— Не могли бы вы точно назвать время, когда вы ушли сегодня ночью от мисс Рентон?
— Нет.
— Хотя бы приблизительно?
— Ну если только совсем приблизительно. В конце концов, когда речь идет о женщине, никому не подотчетной в своих поступках, рискуешь допустить бестактность.
— Совершенно с вами согласен, — сказал Диксон. — Однако в моей практике бывали случаи, когда, мистер Клейн, мужчины все-таки считали возможным абсолютно точно обозначить время своего ухода.
— Да, да… — пробормотал Клейн. Казалось, последняя фраза прокурора крайне удивила его.
— Вероятно, это было после часа, — подсказал Диксон.
— Да, вероятно, это было именно так, — согласился Клейн, всем своим видом стараясь показать, как он рад, что хоть в чем-то может согласиться с собеседником.
— Но двух еще не было?
Клейн надул щеки и задумчиво произнес:
Так трудно быть точным в таком деле, мистер Диксон!
— Может статься, что вы ошибаетесь на целый час, — в голосе прокурора прозвучала какая-то зловещая нотка, — мне же нужна максимальная точность. Я считаю, что вправе получить от вас ответ на этот вопрос, более того, я обязан предупредить вас, что от вашего ответа многое зависит, в том числе и для вас.
— И все же я вряд ли могу быть более точным, — сказал Клейн.
— Но это было до трех часов ночи? — продолжал настаивать Диксон.
— Да, пожалуй, вы правы. Действительно, скорее всего это было где-то между часом и двумя.
Прокурор с облегчением вздохнул.
— Вы знакомы с Джорджем Леверингом? — спросил он.
— Да.
— Вы хорошо его знаете?
— Знаю, что он женился на одной из сестер Рентон, на той, что потом умерла.
— Ну а еще что-нибудь?
— Пожалуй, нет. Человек этот для меня особого интереса не представляет.
— Для вас, может, и не представляет, а вот для меня… — Паркер Диксон скептически усмехнулся. — Так, может, все-таки что-нибудь скажете о нем?
— Нет. Думаю, что нет.
— Верно ли, что Синтия Рентон, сестра Альмы, никак не связана с ним, но что на Альму она оказывает давление и выкачивает из нее «существенные вспомоществования»?
— К сожалению, — с достоинством произнес Терри, — мисс Рентон не посвящает меня в свои финансовые дела; как ни странно, она предпочитает вести их исключительно самостоятельно.
— Ладно, ладно, мистер Клейн, — холодно бросил прокурор, — я что-то не вижу оснований для сарказма.
Терри не произнес ни слова. Его молчание, однако, красноречивей всяких слов свидетельствовало о том, что он так не считает.
Прокурор как бы невзначай потянулся к перламутровой кнопке на краю стола и едва заметным движением нажал на нее. Его взгляд по-прежнему был направлен на Клейна. Терри смотрел прокурору прямо в глаза, и все же это почти неуловимое движение Диксона не ускользнуло от него: краешком глаза он заметил, что Диксон четыре раза нажал на кнопку и словно подал кому-то сигнал — два длинных и два коротких звонка.
Прокурор выдвинул ящик письменного стола, в котором лежал отчет, и, бросив туда платочек, задвинул ящик обратно.
— Что ж, я думал, вы проявите больше желания к сотрудничеству, — сказал он.
— Я отвечаю на все ваши вопросы, — возразил Клейн. — Сотрудничество предполагает некую определенную общую цель.
Прокурор чуть замешкался, но спустя мгновение перешел в решительное наступление.
— Вы знаете Джекоба Мандру, посредника в делах, связанных с поручительством? — сухим официальным тоном спросил он.
— Да, знаю.
— Вы знали его еще до своего отъезда в Китай?
Терри постарался использовать этот сухой формальный тон как своего рода барьер, через который прокурор, будучи лицом официальным, прорваться не сможет.
— Нет. Я познакомился с ним после своего возвращения оттуда. Мне хотелось выяснить, насколько этот Мандра соответствует моему представлению о нем, вот мы и встретились.
— Зачем?
— Он написал мне письмо, в котором просил достать ему некий предмет и предлагал за эту услугу весьма существенное вознаграждение.
— Что за предмет?
— Я бы предпочел, чтобы на этот вопрос вам ответил сам мистер Мандра.
— К сожалению, это невозможно.
— «Невозможно» — очень конкретное слово. Прокурор никак не отреагировал на это замечание Терри.
— И все же, мистер Клейн, предмет, о котором вы упомянули, случайно, не «слив-ган»?
Терри помедлил секунд пять, потом сказал:
— Да, «слив-ган».
— Вы могли бы рассказать подробней, что, собственно, это такое — «слив-ган»?
— Это полая бамбуковая трубка с мощной пружиной и собачкой, спускаемой посредством нажатия. В трубку вставляется стальная стрела, пружина отводится до полного сжатия, пока не сработает защелка, удерживающая ее. Длина самой трубки дюймов десять. Ее легко можно спрятать в широком рукаве, который характерен для китайской одежды, независимо от того, кому она принадлежит — мужчине или женщине. Достаточно надавить рукой на стол или какую-либо другую твердую поверхность, как стрела мгновенно высвобождается.