— Подробнее, — попросила я. Злобная и жестокая часть моей натуры ликовала, было немного жаль, что убила его не я, но это не так уж и важно.
— Его буквально со стен соскребали, словно в мясорубку попал. Не представляю, кто мог это сделать, следов никаких. Вообще. Словно демон какой-то проник в его камеру и по кусочкам порвал. Хотя уж скорее ангел возмездия.
— Хиль, — пробормотала я. Конечно, это Хиль.
— Что? — переспросил Роджер.
— Рада, говорю, очень.
И в мозгу непроизвольно возникают образы расправы над ублюдком. Я ведь экстрасенс, помните?
Одиночная камера без окон. Серая, беспросветная. Раздражающе мигает лампа. Узкая койка, на которой сидит ублюдок. У стены, напротив двери сломанный капающий умывальник и унитаз. И тишина, наполненная болью несправедливо осужденных, ненавистью, черной вязкой ненавистью…
Без шороха, без шума к камере подходит вампир, входит в нее. Доктор Гейбл удивленно встрепенулся, заметив, его.
На лице вампира играет хищная ухмылка, ничего человеческого…
Гейбл собирается закричать, но вампир молниеносно, слишком быстро, чтобы человеческий глаз заметил, хватает его за горло и другой рукой вырывает язык, отбрасывает кусочек оторванной плоти в сторону.
С выпученными от ужаса глазами, Гейбл пытается начертать атакующее заклинание. Не успевает.
С мерзким чудовищным хрустом отлетает кисть правой руки, почти сразу за ней на пол камеры падает левая.
Залитый чужой кровью вампир, похож на демона, поднявшегося из ада. Все с той же коварной ухмылкой он вспарывает вместе с одеждой кожу ублюдка от горла до паха, и одним движением срывает, обнажая мышцы.
Гейбл корчиться на полу, ничего не понимая от чудовищной боли, но казнь продолжается.
Вампир вырывает руки из плечевого сустава, следом за ними — ноги. Гейбл похож на жалкий ошметок мяса, что меня радует.
Последний штрих — вспарывая острыми ногтями кожу на лице, вампир и с головы снимает верхний покров.
Что удивительно, Гейбл, еще жив. Еще в сознании.
Удовлетворенно посмотрев на результаты своей работы, вампир исчезает.
Доктор Гейбл полчаса не дотянул до того момента, как его тело обнаружили.
Вампир отомстил за меня, за всех…
Хиль, Хиль, Хиль… Проклятье! Вон из моей головы! Я не хочу думать о тебе!
Эпизод 17
Ночью снова не могу уснуть, привыкла мчаться сквозь тьму в это время в участок, но Роджер запретил мне пока выходить на работу, и я как дура торчу дома. В голову непрошеным гостем лезет Хиль. Когда я сказала, чтобы оставил одну, я не имела в виду навсегда. Или имела? Почему прогнала, не выслушав объяснений? Придет ли, если позову, услышит ли?
Еще точно не зная, что буду делать, одеваюсь. С боем застегиваю пуговицы на зимнем пальто (попробуйте-ка сделать это одной рукой), несмотря на ноябрь уже успел выпасть снег, и мороз ночью −10.
Выхожу из дома, настраивая свою экстрасенсорную антенку. Ну, где же ты, моя мертвечина? Тихо скрипит снег под ногами, круглолицая луна освещает спящий город, а я упрямо иду, прощупывая каждый завиток сложного узора из мертвых и не мертвых людей, неуспокоенные души плачут вокруг, но мне сейчас не до них.
Слишком поздно замечаю машину с мигалками, Роджер, да, сейчас он мне устроит…
— Так, юная леди, позволь узнать, что ты здесь делаешь? — он буравил меня не на шутку рассерженным взглядом. Милый он все-таки, заботливый.
— Да вот, воздухом решила подышать.
— Воздухом говоришь. Ну-ну… Марш в машину, отвезу тебя домой.
Я скуксилась как маленький ребенок.
— Нееет!!! Мне уже осточертело сидеть дома!!! Что нового в участке? — попыталась я перевести тему разговора.
— В машину!
С тяжелым вздохом подчинилась, с этого здоровяка станется и на руках меня отнести.
— Ты зануда, Роджер. Страшная, жуткая зануда!
Удобно устроившись в теплом салоне, я включила радио. Некоторое время мы ехали молча, потом Роджер выключил музыку и с суровым нахмуренным лицом произнес:
— Мара, я давно хотел тебе сказать…
Многообещающее начало, согласитесь. Делайте ваши ставки господа, что последует за этой фразой — признание в любви или предложение руки, сердца и всего остального?
— За те два года, что мы работаем вместе… Проклятье! По-идиотски все это звучит! — рассердился сам на себя Роджер, — Мара, я люблю тебя и хочу, чтобы ты стала моей женой!
Я молчала не очень удивленная, но все же растерянная. Роджер до побелевших костяшек сжал руль, надо что-то сказать, надо.