Неужто испугала? Или, может, он обеспокоен поведением хозяйки?
— Ева, присядь, — приказала ему и похлопала себя по коленке.
Парень отложил поднос и покорно сел на мои бёдра. Усевшись поудобнее, он немного откинулся мне на руку и склонил голову. Теперь его длинные волосы волной спустились мне на грудь. Он прикрыл глаза, однако я чувствовала его взгляд сквозь опущенные белёсые ресницы. Парень пристально смотрел. Ева всегда так делает — наблюдает, когда хозяйка прикасается к его волосам.
Волосы Евы просто великолепны. Такие мягкие, блестящие и пахнут божественно. У Адри они совсем другие, хоть по идее не должны отличаться. Обычно искусственно созданные абсолютно одинаковы, как внешне, так и внутренне. Но мои имеют различия не только между собой, но и по сравнению с другими искусственно созданными.
Да, они клоны, вот только прототип неизвестен... для большинства. Когда-то очень давно, я знавала того человека. Он родился в знатной семье, однако необычная внешность альбиноса помешала стать законным наследником состояния отца по праву старшинства. Бедного мальчика много лет скрывали как позор семьи. Непохожего ни на одного из родителей, суеверные людишки посчитали младенца демоном или колдуном. Ему было двенадцать, когда он впервые убил, а дальше... А дальше он много убивал...
В двадцать три, когда, вооружённые вилами, разъярённые крестьяне тупой толпой проломили двери замка и ворвались внутрь... Они нашли его быстро, да тот и не прятался. Напротив, он жаждал наказания. Его убили одним ударом, так что он не мучился долго.
Я наблюдала за ним уже давно, как и за всем живым. С самой первой секунда и до последней. Я была той, кто подхватила его душу, чтобы отправить на перерождение. Было жалко парня, поэтому надеялась, что в новой жизни всё будет намного лучше. Он был бы хорошим человеком, если бы с ним не поступили так ужасно. То, что творили с ним в подвале замка почти с самого рождения, не идёт ни в какое сравнение с его преступлениям. Его сломленный и повреждённый разум искренне верил, что, убивая, он избавляет всех от мук. Вот ребёнок и творил «добро» в своём понимании.
Перерождаться эта душа не хотела, поэтому совет принял решение развеять её. Только спустя многие десятилетия узнала, что с ним и с некоторыми другими сделали... Его, беднягу, не развеяли. Душу буквально разорвали на кусочки и из них вывели искусственно созданные бесплотные сущности.
Точно не знаю, что Совет делал с ними, однако спасать душу уже было поздно. Я пришла в дикую ярость, когда узнала об этом, но уже не могла ничего сделать. Было поздно.
Убить Смерть — не возможно, однако причинить боль — вполне реально. Это было ужасно. Совет чуть было не распался, что, несомненно, привело бы к хаосу не только в секторе Z, но и во всех остальных секторах. Чего никак нельзя было допустить.
Мне пришлось успокоится и отступить. Все сектора пошатнулись, но устояли. Ничего не изменилось, за исключением того, что теперь я была не одна. Ко мне буквально присосалась душа. Такая тёмная, но весьма любопытная...
Помотала головой из стороны в сторону, отгоняя воспоминания, и обратилась к Еве:
— Тебе нравится твоё нынешнее положение, Евангелиан?
Теперь он открыто, без стеснения, смотрел на меня своими голубыми глазами. Его зрачки попеременно то увеличивались, то уменьшались.
— Очень! Я счастлив! — признался. Его захлестнула буря эмоций. Впервые вижу у него такое. У Адриана ещё может быть, но у вечно холодного Евы... Просто невероятно!
— Меня это радует, — погладила парня по голове. Он с удовольствием принял ласку.
— Признаться... — начал было, но резко смолк.
— «Признаться»? — подтолкнула его.
Евангелиан секунду колебался, но всё же продолжил:
— ...с самого начала был не самого лучшего мнения о вас. — Батюшки, да он покраснел! — Мне почему-то казалось, что вы такая же как и все остальные Смерти. И я ещё слышал, что вас пророчили на место нового Главы Совета, вот я и подумал всякое плохое. Ведь Совет бесчувствен, изощрён во всяких кознях и невероятно жесток ко всему. Тем более Глава. Я боялся за брата и за обычных ни в чём не повинных людей... — последнее ему далось особенно тяжко. Он густо покраснел и мелко задрожал.
Я ошарашенно смотрела на того, кого всё эти семнадцать лет считала бесчувственным и холодным. И так ошиблась. Оно и не удивительно, за все эти годы он ни разу так со мной не разговаривал. Для него всегда было только одно: есть приказ — есть работа. А теперь... А теперь я не знаю что и думать!
Мне стало стыдно. Всё это время к нему так плохо относилась; никогда не спрашивала его мнения, обращалась с ним как с вещью. Пусть всего и осколок души, но это не делает его ниже по сравнению с другими. Наоборот, от этого его уникальность только возрастает.