Я приступаю к приятной работенке. Снимаю туфли и носки Меариста, просовываю его ноги сквозь решетку кровати. И защелкиваю их наручниками Берю. Сдергиваю шнур от занавесок и привязываю жертву к матрацу. Теперь он не может даже двинуться. Глубокий вздох вырывается из его груди, он начинает выплывать из тумана.
– Колоссально, – бурчит Берю.
– Что?
– Ты видишь, преступный мир уже не такой, каким он был раньше. Современные блатные не гнушаются ничем: посмотри хотя бы на этого. Ну! У него чистые ноги! Двадцать лет назад ты бы такого не увидел!
Ресницы Меариста вздрагивают, он открывает свои чудные глаза, и в них блестит фальшивый свет.
– Ну и в чем дело, выкладывайте, – злобно бросает он. Я показываю удостоверение, сознавая, что ни одно слово не может заменить дело.
– Ну и что! – бормочет он воинственно. – Я в порядке!
– С твоей совестью, может быть, потому что она сговорчива; но не со мной, дружок. И позволь мне эту смелую метафору: сейчас, когда ты распростерт, тебя следует положить на лопатки!
– Что?
– Я обвиняю тебя персонально в убийстве и попытке убийства. С твоим послужным списком, который бы обесчестил и общественный сортир, тебе грозит вышка, это точно!
– Что за кривлянье? Я ничего не знаю!
– Однако с твоими способностями гонщика ты бы мог участвовать в соревнованиях, дружок!
– Но...
Он затыкается, так как Берю выписывает ему пилюлю по рецепту врача. Нижняя губа уголовника лопается.
– Это научит тебя держать пасть закрытой! – ворчит Толстый.
– Позволь, – говорю я своему приятелю, – я как раз наоборот хочу, чтобы он ее открыл...
– Мне нечего сказать! – говорит Меарист с суровой убежденностью.
Я подмигиваю службе сервиса Мишлин. Берю, который умеет читать сквозь полузакрытые веки, достает зажигалку и проводит пламенем по подошве ног парня. Тот испускает пронзительное си бемоль, эхо которого прокатывается по квартире.
– Давай включим радио, – говорю я
На этот раз Меарист смекает, что попал, как кур в ощип.
Пока Филип греет, я объясняю ему
– Ты пойми, парень Мы здесь не в Конторе, можем себе позволить любые фантазии Мы будем работать с тобой, пока ты не расколешься. После чего смотаемся, а за тобой приедут жандармы. Они напишут рапорт, что ты стал жертвой сведения счетов, а обвинения, которые ты, возможно, выдвинешь против нас, обернутся против тебя, это понятно и ребенку.
– Я ничего не знаю!
Я показываю ему перчатку
– Вот перчатка, которая принадлежит тебе. Это легко проверить. Так вот, она составляет чудесную пару с той, которую ты обронил на железнодорожные пути в день убийства!
Меарист слегка зеленеет Он начинает думать, что в его гороскопе есть пробелы!
– Ты все еще ничего не знаешь?
– Нет, честное слово! Это не моя перчатка!
– 0'кей! Ты можешь продолжать, Берю!
Толстый только этого и ждал! К счастью, по радио в это время исполняют Вагнера Прекрасная музыка, это я вам говорю. Лучшего аккомпанемента и не придумаешь. Заметим, чтобы быть справедливыми: поет не Вагнер, а Меарист. Это настоящий Войгнер! У него бас, который вогнал бы в тоску Арманда Местраля. Когда он хорошо распелся, я делаю знак моему Регенту-Повару прервать партию гриль-грума. Я не люблю запаха паленого поросенка; вашего славного Сан-Антонио воротит от этого!
– Послушай, Меарист, – нашептываю, – я не хочу утомлять тебя лишними вопросами; мне достаточно ответа на один: где скрываются остальные члены банды летучих мышей?
Но он не отвечает Он бледно-зеленый, сводник мисс Недотрог
И обливается потом, как камамбер Берюрье.
– Мне плохо – задыхается он – О! Мне плохо... Мне больно!
Он корчится
– Не будь тряпкой, маленький ожог, мужчины от этого не умирают!
Во всяком случае, не похоже, чтобы он притворялся. Он задыхается. Я замечаю, что его лицо посерело.
Боже праведный! Нет, не баловство Берюрье привело его в такое состояние, а может, этот хрен сердечник!
– Ну хватит, ты прекратишь ломать камедь? – заявляю я. Он вызывает жалость. Я поднимаю его веко и рассматриваю роговицу
– Боже мой! – восклицаю я. – Они тебя отравили, твои приятели! Когда ты разделался с моим инспектором, они решили, что дело может принять плохой оборот для тебя, они приняли меры предосторожности!
– В животе! Царапает... Когти!
Толстый в нерешительности от всего этого.
– Он разыгрывает Даму с бегониями, что ли? – говорит он.
Я указываю на изможденное лицо Меариста, капельки пота, усыпавшие его свинцовую кожу.
– Во всяком случае это хорошо разыграно! А тот агонизирует по-настоящему:
– Пить! Пить! – стонет он.
– Подай ему воды! – приказываю я Берю. Сочувствуя, несмотря ни на что, он повинуется и в своей заботливости доходит до того, что поит умирающего. Меня охватывает тоска.