Ее душа поет для меня, как летний ветерок: свежий и неповторимый. Я не могу насытиться ею с тех самых пор, как потусторонний мир призвал ее. Загробный мир хотел заполучить ее в свои руки, но я хотел заполучить в свои.
Лилит взывала ко мне по ночам, умоляя и прося забрать ее душу, как я и должен был поступить. Судьбы свидетельствуют о том, как нехорошо держать душу в смертном мире дольше положенного срока. Только так я смогу сделать ее своей навечно; она должна тосковать по мне, как я тоскую по ней.
Не по смерти, а по мне.
Я наблюдаю из угла комнаты, как она собирает лепестки в кучу, покусывая губу и разглядывая мои следы на своей коже. Она сжимает в кулаке полиэтиленовый пакет, уверенная, что избавиться от бордовых листочков. Но она не сможет избавиться ни от чего живого, пока то не превратится в гниль. Не потому, что она ценит жизнь —она ценит меня.
Лилит стала моим любимым занятием, в ней нет ничего скучного, я хочу наблюдать, дразнить ее, чувствовать мягкую плоть под руками.
Я наблюдал за ней с того самого момента, как увидел ее лежащей на земле, раненной и в синяках, умоляющей забрать ее. Я стоял рядом, когда машины окружали ее, пока она лежала на больничной койке. Звала меня каждую секунду. Все думали, что аппараты поддерживают жизнь, но это я не позволил умереть.
Несмотря на синяки, порезы и шрамы, покрывавшие фарфоровый оттенок ее лица, она все равно была самым потрясающим зрелищем, которое я когда-либо видел.
Я до сих пор помню, как голубые глаза впервые увидели меня у изножья кровати; мне показалось, что планеты сошлись, потому что я наконец-то нашел свою единственную настоящую любовь. Как только я взглянул на нее, понял, что она лучше, чем солнце и звезды. Она была всем, и я не собирался ее отпускать.
Даже рискуя потерять все, я бы влюбился в нее. Будь Икаром, а она — солнцем, я бы все равно полетел к ней на своих крыльях. Ее красота стоит той боли, через которую пришлось бы пройти.
Моя темная любовь тоже не чувствует боли. Лилит почти не вздрагивает, когда режет себе палец, не улыбается и не боится ходить одна по ночам. Однако чувствует вместе со мной все эмоции. Это видно по тому, как краснеет ее кожа перед открытием шкафчика, как она подсознательно прикусывает губу, разворачивая письмо. И когда она меняется, читая одну из моих записок. Я знаю, что она тоскует по мне. Ночной монстр откликается только на меня.
Видеть, как она носит на шее мой знак, приятнее, чем я думал. Серебряный символ сверкает на свету, отчего глаза моего ночного монстра искрятся.
Из кухни доносится писк ее телефона, и она со вздохом направляется к аппарату. Я следую за ней, зачарованно наблюдая за движением ее бедер под шелковым халатом. Жаль она решила надеть нижнее белье, но от этого она не становится менее привлекательной. Легкая хромота удовлетворяет, и на лице появляется улыбка.
Я сжимаю пальцы в кулаки, как только вижу имя на телефоне. Эван. Мужчина не заслуживающий ее. Единственный человек, который вызывает у нее чувства, но они негативные. Каждый раз, когда на ее глаза наворачиваются слезы от очередного его комментария, это еще один удар по мне.
Эван: Можешь перевести деньги? У нас закончились зеленые.
У нас.
Поза Лилит напряжена, когда она читает сообщение. Я оставил ее наедине с ним, потому что думал, что моя любовь увидит в пиявке то, кем он является. Он живет, чтобы уничтожить ее, чтобы использовать ее тело, чтобы помочь себе подняться. Я дал ей возможность отстраниться от него, использовать меня как костыль и избавиться от этого урода.
Доказал, что все, что ей нужно — это я. Могу дать ей деньги, еду, внимание и любовь на всю оставшуюся вечность.
А он дает лишь разочарование.
Она нервничает, открывая банковский счет, на котором лежат скудные девятнадцать долларов, рассчитанные на то, чтобы продержаться еще четыре дня. Я ласкаю ее руку, когда она смотрит в телефон так долго, что экран блокируется, но даже тогда она не двигается.
Неправильно с моей стороны отказываться от души и заставлять ее жить дальше. Возможно, эгоистично — продолжать жить в тени, пока она идет по своим делам, не помня о реальности. Я могу избавить ее от боли, но не сделаю этого. Не раньше, чем она решит жить и захочет меня, не ради моих способностей, а ради меня самого.
Я оставляю ее на мгновение, чтобы вернуться в комнату, а она продолжает безучастно смотреть на телефон. Тени меняются и мелькают, как хищное облако, пока в воздухе не появляется свернутый пергамент.
Твердая бумажка такая маленькая в руке. Трудно поверить, что нечто столь незначительное способно вызвать эмоции, настолько сильные, что они сотрясают душу, будь то ярость, радость или даже страх.
Я опускаюсь рядом и прячу письмо под пунцовый лепесток. Лилит заслуживает большего, чем розы или лилии. Может быть, достаточно бриллиантов?
Вновь образуются тени. В воздухе появляется пачка денег, скрепленная серебряным зажимом с выбитым на нем вороном.
На столе лежит коричневая сумка, потрепанная и облупившаяся, кажется, что ручка в любую секунду может оторваться. Я прячу деньги в сумку вместе с очередным письмом, в котором прошу купить что-нибудь для себя. Но она так и не купит.
Черная сумка, которую я сшил для нее, спрятана в глубине шкафа — ее хотела Лилит. Как и зимнее пальто, которое я ей сшил. То же самое с кожаными сапогами. Лилит никогда специально не носит ничего из моих подарков, — только ожерелье, которое она до сих пор не сняла. Она не смогла бы снять его, даже если бы попыталась, но, похоже, она этого еще не поняла. Застежки нет, и я постарался, чтобы тонкая цепочка никогда не порвалась.
Однако моя маленькая буря носит вещи, которые я сделал, даже не подозревая об этом. Я стал заменять те же вещи, что и у нее, только лучше: куртка теперь с дополнительным наполнителем, чтобы ей было тепло, молния на джинсах больше не заедает, и, вопреки ее убеждению, она не избавилась от аллергии на дешевые металлы, потому что все ее украшения теперь сделаны из серебра.