Теперь, когда она носит мое ожерелье, возможно, она начнет носить и другие мои подарки.
Что подарил этот Эван за те полтора года, что я за ней наблюдаю? Какой-то купон в закусочную, которого не хватило даже не обед? Грубые слова, когда она не может обеспечить его?
Телефон снова звонит, и из другой комнаты я слышу вздох, за которым следует звук удара телефона о стол. Мой грустный цветочек возвращается в свою комнату, взгляд отстраненный и лишенный эмоций, пока ее маска не ломается, когда она смотрит на лепестки роз. Она закусывает нижнюю губу, а щеки становятся ярко-розовыми.
Я ухмыляюсь, точно зная, о чем она думает.
Она наклоняет голову в сторону, приближаясь к лепесткам, и ясно видит последнее дополнение к куче. Я двигаюсь к ней ближе и улыбаюсь, чувствуя, как она вдыхает мой запах. Неужели она действительно не замечает, что ее халат стал другим?
Лилит встает и нерешительными пальцами разворачивает письмо. Ее щеки уже не розовые, а темно-красные.
Она резко вдыхает, читая письмо.
Попробовав на вкус, я никогда не отпущу тебя. Скоро мы соединимся, моя буря.
Моя темная любовь может сказать себе, что прошлая ночь была всего лишь сном. Она может обмануть себя и поверить, что никогда не чувствовала прикосновения моих губ или ощущения моих пальцев внутри себя. Она даже может попытаться забыть об этом.
Я никогда не забуду.
И она тоже не сможет, как бы ни старалась.
Она будет убеждать себя, что моя записка имеет другое значение, что я мог сделать что-то без ее ведома. Но она была добровольным участником, и я готов поспорить на тысячу душ: она хочет, чтобы ее сон повторился.
Я делаю шаг ей за спину, давая почувствовать мое присутствие. Я прижимаюсь к уху и шепчу:
— Ты моя.
Лилит застывает на месте, как олень, попавший в свет фар. Ее дыхание становится неровным, когда я провожу пальцем по внешней стороне бедра. Когда дохожу до того места, где рука моей души отметила кожу, ее веки вздрагивают, а тело слегка расслабляется, прижимаясь к моему.
Я следую по изгибу спины, пока не достигаю ее промежности.
— Ты мокрая для меня, любовь моя?
Ответ не требуется, потому что все ее существо вздрагивает, когда я просовываю пальцы под нижнее белье. Как я и думал, она мокрая только из-за меня. Влага покрывает мой палец, когда провожу им по щели.
Ее возбуждение было таким сильным, когда моя тень присоединилась к нашему веселью прошлой ночью. Представляла ли она, что вместо пальцев будет член? Думала ли она о том, каково быть заполненной двумя членами одновременно? Она будет кричать и от боли, и от удовольствия, но закатятся ли ее глаза к затылку? Будут ли ее собственные пальцы путешествовать по плоскостям тела, найдя клитор и теребить его до тех пор, пока она не перестанет понимать разницу между жизнью и смертью?
Она такая прекрасная в моих руках — мокрая и дрожащая. Черт, она даже не представляет, как сводит меня с ума, ослепляя своей потребностью. Я так долго жаждал ее, что, получив ее наконец, ощущаю себя самым счастливым.
— Пожалуйста, — шепчет она.
Быть здесь с ней, тело к телу, душа к душе, — бодрит как ничто на свете. Прошлой ночью мы оба были разделены пополам, частично здесь, а частично в том месте, где я хотел поклоняться ей. Не телами, а душами. Мы чувствовали друг друга так, как это было важно.
Я провожу носом по шее, глубоко вдыхая.
— Говори.
У нее перехватывает дыхание, как это бывает каждый раз. Я ввожу в нее палец, и с губ срывается тихий стон, который я хочу поймать и повторять вечно. Ее руки прижаты к бокам, вся она тает от малейшего прикосновения.
Пальцев недостаточно, мне нужно почувствовать, как все ее тело содрогается на моем члене, пока я доставляю удовольствие, которого она заслуживает.
— Говори, — предупреждаю я.
Она быстро моргает, когда я начинаю набирать обороты. Стонет, когда я провожу пальцем по клитору, двигаясь медленными кругами, рисующими блаженство и агонию. Она практически оседлала руку, и ее гипнотический стон заставляет добавить еще один палец. Ее ноги дрожат, как будто она хочет взять пальцы глубже, как будто нуждается в том, чтобы ее растянули еще больше, чем прошлой ночью.
— Что ты хочешь от меня?
Мое ночной монстрне желает мне отказывать. Знает ли она, что она уже моя? Неужели она наконец-то покорилась мне?
Изгиб ее тела так идеально прижимается к моему. Между нами может встать хоть ад, а я все равно не сдвинусь с места.
Я массирую ее другь, а она трепещет в ожидании большего удовольствия, которое могу дать только я. От нее захватывает дух. Уязвимая и нуждающаяся. Темно-каштановые волосы щекочут мою руку, пока я ей овладеваю. Как я прожил тысячу жизней без этого удовольствия? Как я так долго держал свои руки подальше от нее?
— Моя дорогая Лилит, я уже говорил тебе. Я хочу всего.
Прикусываю мягкую кожу шеи и отстраняюсь от нее, чтобы снова спрятаться, отчего она задыхается.
Я эгоистичный любовник. Я давал все, что нужно, не спрашивая, но не дам того, что она хочет, пока эти слова не прозвучат из ее уст.
Она резко выпрямляется, яростно поворачивается, как будто я не стою прямо перед ней. Скрипят половицы, когда она выбегает в гостиную, затем на кухню, словно я прячусь в кладовке.
Оставлять ее в таком состоянии мне так же больно, как и ей. Когда ее киска запульсировала на пальцах, когда она кончила, я понял, что ничто другое в этом мире не может сравниться с ней.
Лилит принадлежит мне целиком и полностью. И скоро настанет день, когда я завладею ею, и каждый вздох будет принадлежать мне.
Она сминает письмо в руке, открывает один из ящиков и достает оранжевую пластиковую бутылку.