У меня никогда не будет свадьбы, которую я хотела. Не потому что Эван мертв, а потому что я мертва. Единственная разница между нами двумя в том, что я еще дышу. Единственное, чего я жду от жизни, — это письма от моего преследователя и цветы, которые он оставляет.
Авария разрушила все. Я потеряла единственную оставшуюся семью, работу своей мечты и своего парня и все это за одну ночь.
Я сказала Эвану, что Безликий существует, а он мне не поверил. Он назвал меня сумасшедшей, и это стоило ему жизни. Я стоила ему жизни. Будет ли кто-нибудь винить меня в его смерти? Объявит ли Летум небесам, что смерть Эвана была ради моего имени?
Самое ужасное, что, несмотря на все эти обвинения, проносящиеся в голове, я не чувствую себя виноватой. Только знаю, что должна чувствовать вину. Я не просила Летума убивать Эвана. Я не могу быть виновата в том, что курок спустили, когда я даже не знала, что о пистолете. Признаки были налицо — одержимость, загадочные послания. Он никогда не проявлял насилия, его прикосновения были нежными и мягкими. За исключением того сна, но это была другая ситуация.
Больше всего я чувствую вину за чувство облегчения, которое пришло со смертью Эвана. Мне больно от того, что он умер, но смерть теперь не так уж шокирует. Смерть сама по себе уверена. Она стабильна и последовательна. На нее можно положиться.
Я взывала о помощи. Я снова и снова молила о помощи. Умоляла Эвана о поддержке, но он ничего мне не дал. Оказалось, что единственный человек, который помог мне, был тем самым человеком, от которого, как я думала, нужно спасаться. Вот только теперь я понимаю, что спасаться нужно было самой.
Три зловещих стука вырывают меня из глубин сознания, и это похоже на то, будто я выныриваю на поверхность после долгого пребывания в воде. Я уже слышала это раньше. Стук. В последние два раза, когда я была с Эваном, мы оба слышали их.
Когда туман в голове рассеивается, передо мной стоит Летум в своем черном плаще с надвинутым капюшоном. Нейта нигде не видно. Его голос звучит откуда-то с заднего плана, разговаривая по телефону.
Летум протягивает руку и проводит пальцами по моему лицу. От него распространяется тепло. Прикосновение собственническое и в то же время нежное. Как будто он хочет утащить меня с собой в ад, но при этом держать за руку.
— Моя прекрасная буря, — шепчет он, не переставая нежно ласкать мою кожу. В его словах нет ни жалости, ни собственничества, скорее они отражают то, что я чувствую: облегчение.
Он опускает губы к моему лбу, чтобы поцеловать.
— Теперь ты вся моя.
У меня перехватывает дыхание, события настигают. Я начинаю растирать и массировать шею и грудную клетку, пытаясь избавиться от желания закричать, пытаясь найти ровное дыхание, которое теряется внутри меня. Холод обжигает кожу, когда кольцо касается меня, но по какой-то больной причине я не хочу его снимать.
Письмо, лежащее в кармане, тянет меня на пол, и я загибаю пальцы за шею. Качаюсь взад-вперед, взад-вперед, разглядывая невидимые пылинки на его идеально отглаженном пальто.
Летум снова стоит передо мной на коленях, как и в ту ночь, когда мне суждено было умереть. Он забрал у меня сестру, а теперь Эвана. Почему он не забрал меня? Почему он до сих пор не дает мне умереть?
— Что ты с ним сделал? — я задыхаюсь. Знаю, что он сделал. Это глупый вопрос.
Летум проводит одной рукой по моей ноге, а другой осторожно поднимает мой подбородок.
— Дорогая моя, все рано или поздно умирают. Вопрос только в том, когда. Я решил, что сегодня.
— Ты убил его из-за меня! — я задыхаюсь и закрываю рот рукой, чтобы Нейт не услышал.
Летум слегка наклоняет голову в сторону.
— Нет, любовь моя. Я не убивал его. Я забрал его душу.
— Это одно и то же, мать твою, — огрызаюсь я.
Его прикосновение так нежно по сравнению с моим тоном, когда он заправляет мои волосы за ухо.
— Загробный мир не забрал бы его, если бы не пришло его время, — тело Летума напрягается, и я сдерживаю себя. — Такая безболезненная смерть была помилованием, моя буря. Благодаря тебе я не заставил его страдать.
Серьезно?
— Это значит, что я должна чувствовать себя лучше?
Он вздыхает, хотя и нетерпеливо. Лоб Летума касается моего лба. Я знаю, что должна отступить, но не могу, не могу.
— Ты оживешь, мой ночной монстр. Я хочу видеть, как ты сияешь.
— Чушь.
— Что значит «чушь»? — раздается голос позади.
Я поднимаю голову и вижу, что Нейт, похоже, постарел на десять лет за какие-то десять минут. А может, прошло всего десять секунд. Он тоже не проронил ни слезинки. Хотя, как и у меня, у него дрожит рука, сжимающая телефон.
Он забывает, что я бормотала, опускается на пол рядом со мной и прислоняется спиной к зеленому дивану, который мы с Эваном вместе купили для нашей старой квартиры.
— Скорая уже едет, — говорит он побеждено.
Никто из нас не говорит друг другу ни слова. Ни когда приехала машина скорой помощи. Ни после того, как увезли тело Эвана.
Парамедики расспрашивают нас, и мы оба говорим одно и то же: мы нашли его вот так. Только я опустила ту часть, где нашла письмо от Безликого, который преследует меня последние полтора года. Все проходит в монотонной мгле.
Я ничего не чувствую. Уже потратила несколько месяцев на то, чтобы оплакать его. Мой разум уже затянул меня в свои тиски, оставляя одну ногу на свободе, только чтобы я слышала и кивала каждые несколько секунд.
Я даже не вздрогнула, когда рассказала его родителям. Как я могла не вздрогнуть? Я должна была плакать вместе с ними. Должна была бы кричать, как они. Должна была бы сесть в машину и поехать за ними в больницу, потому что, в конце концов, они думают, что я его девушка. На самом деле девушка в синем кардигане ближе к нему, чем я.