Не знаю, сколько проходит времени. Час или два, но я все-таки нахожу в себе силы и поднимаюсь с постели. Щеки чешутся. Я прохожусь по ним пальцами и грузно выдыхаю. Что ж, комната совсем небольшая. Стены черные, широкое окно завешивает серый тюль. Пол старый и потрескавшийся, немного стертый. Но мне нравится. Вообще люблю, когда темно, когда свет не пробивается сквозь шторки и не врезается в глаза. Только тогда мне уютно, будто бы мрак скрывает то, чем я ни с кем не захотела бы поделиться. Например, я плачу, а ночью слез не видно. Например, я впиваюсь ногтями под кожу, а в темное время суток свежие раны не удается разглядеть.
Встаю на ноги и скептически осматриваю небольшой деревянный комод и стол. Я не должна попусту растрачивать время, но копаться с вещами совсем нет желания. Не люблю я раскладывать по местам то, что потом обязательно окажется черте где. Складываешь все вещи в шкафчик, разглаживаешь их, придавливаешь ладонями, словно они самое дорогое, что у тебя есть в жизни. Но уже на следующий день сначала неаккуратно вытаскиваешь какую-нибудь майку, потом закидываешь не вывернутые джинсы. Наточишь карандашей, разложишь их в рядочек. Но через пару минут возьмешь один из них, и все они покатятся к чертовой матери, затеряются под столом, закатятся под кровать, короче, гнилое это дело.
Собственно, именно поэтому я особо не заморачиваюсь, раскрываю сумки и просто скидываю вещи в одну кучу. Запихиваю их в комод, сам комод закрываю с трудом, но все же закрываю, и радости моей нет предела. На стол вываливаю книги и тетрадки из второй сумки. Выстраиваю их в шатающуюся пирамиду. Сойдет.
Вопрос: что завтра надеть в школу, даже не всплывает в моей голове. Наплевать. Не думаю, что это так важно, тем более что я не собираюсь производить впечатление. Мне не до одобрения людей. Пусть сначала сами себя одобрят, а потом мне что-то высказывают.
Неуклюже стягиваю с себя ветровку. Достаю из комода смятый свитер. В самый раз. Нахожу в пакете старые кроссовки — с протертыми пятками, но любимые — и выношусь из комнаты, как из тюремной камеры. Мне нужно освежиться.
Не хочу встречать тетушек. Поэтому к выходу бегу на носочках, старательно ступая на те половицы, которые не скрипят. Естественно, все тонкости дома мне еще неизвестны, так что к входной двери я крадусь, как бегемотиха, постоянно задевая что-то локтями и снося на своем пути даже то, чего на моем пути не было. На пороге едва не сваливаю вазу с ярко-сиреневыми орхидеями. Каким-то волшебным образом я подхватываю ее на лету, и на лбу у меня появляется испарина.
— Черт! — Я протяжно выдыхаю. Господи, и что со мной? Поворачиваю ручку, дергаю дверь на себя и испуганно цепенею, увидев перед собой бледное лицо тети Мэри.
— Ари?
Вот же лажа! Мэри стоит в такой позе, будто давно меня уже поджидает. Я застываю от ужаса: лицо у нее белее снега, а глаза горят так, словно в них пляшет пламя.
— Я просто хотела…
— Ч то хотела?
— Прогуляться. — Я сглатываю и отбрасываю назад волосы. Мэри-Линетт выпрямляет спину. Взгляд у нее недоверчивый и пронзительный, стремящийся испепелить меня прямо здесь на пороге, превратив в груду пепла.
— Ночью одной ходить? — Спрашивает она. — Глупая затея.
— Астерия — криминальный городок?
— В каждом городе свои опасности. — Тетя Мэри неожиданно расслабляется. Ее плечи опускаются, а на губах появляется знакомая мне легкая улыбка. — Я с тобой пройдусь.
— Мне ведь не пять лет, тетя Мэри.
— Мне, знаешь ли, тоже, но я предпочитаю ходить в компании. И тебе советую.
— Все так плохо? — Я выхожу из дома, Мэри-Линетт громко захлопывает дверь. Через несколько секунд она оказывается рядом и решительно подхватывает меня под локоть. В небе ни звезды. Ветер замер, по воздуху плавает невыносимая жара. М ы идем, тихо ступая по асфальту, смотрим вокруг на пустые улицы. В коттеджах желтым светом переливаются окна, из открытых рам доносятся голоса, музыка, и я все пытаюсь вбить себе в голову, что теперь здесь мой дом, но никак не получается. Это место чужое, пусть и красивое. — Мне кажется, или ты явно преувеличила, когда сказала, что здесь второй Детройт?
— Я просто не хочу, чтобы ты бродила одна по незнакомым улицам, — отвечает Мэри.
— Ну, ладно, выкладывай: ты поджидала меня на пороге?
Тетя Мэри усмехается, опустив голову, и ее черные локоны каскадом падают с плеч.
— Я даже с улицы тебя услышала. — Признается она. — Из дома сбегать ты не умеешь.
— Ну, я никогда не пробовала.
— А я поставила рекорд. Мама вечно вылавливала меня где-то.
— И почему ты убегала? — Я с интересом смотрю на Мэри-Линетт. Она красивая. Мне кажется, если она и сбегала, то для свиданий с плохими парнями, которые определенно не могли глаз от нее отвести.