Я увидел робкое копошение у корней. Из норки показался черный продолговатый носик. Он застыл, нюхая воздух.
Муська чувствовала мое присутствие. Опасалась выходить. Однако желудок быстро поборол нехитрый звериный разум, и уже спустя мгновение большая лиса выбралась из норы почти полностью. Снова принюхалась и глянула прямо на меня. Чутко замерла на месте.
Глава 3
Я затаил дыхание, боясь любым шорохом спугнуть внимательную лисицу. Муська же, слегка наклонила голову, потом посмотрела на лепешку, и покоившийся на ней кусок сала. Постояв так еще пару мгновений, пошла за едой.
— Раненная, — сказал я едва не беззвучно и нахмурился.
Лисица сильно хромала на заднюю ногу. Вот почему Наташа ее подкармливала. Знала, что сама она не может теперь охотиться. Да только как же Наташка умудрилась с этой лисой познакомиться? Как узнала, где она живет?
Муська тем временем с аппетитом съела сало. Лепешку же утащила в нору. Спряталась там, чтобы никто не беспокоил.
Я медленно поднялся с колена на ноги. Поправил автомат. А потом улыбнулся и отправился к пограничной тропе. Теперь эта лиса наша, заставская. А своих мы в беде не бросаем.
Несколько дней спустя. Застава Шамабад. Ночь
— А ты че не спишь, Богдан? Спросил Денис Красильников, ходивший этой ночью часовым заставы.
— Да не спится что-то, — Выдохнул Семипалов. — Вот, решил выйти, на улицу покурить.
С этими словами Семипалов достал сигарету, закурил. Уголек слегка подсветил его губы красным, когда Богдан затянулся.
— Во чудак-человек, — зевнул Красильников, — мне б твои проблемы. Спать хочу, не могу. А мне еще два часа заставу шагами мерить.
— М-д-а-а-а-а… — Выдохнул дым Семипалов.
Красильников хотел было последовать дальше своим ночным маршрутом, но остановился, оглянулся на Семипалова.
— Бегаешь-бегаешь как угорелый, и спать не хочется?
— Устал как собака, — признался Семипалов, — а заснуть не могу. Ворочаюсь. Сил нет никаких.
Красильников вздохнул.
— Горюешь, что Светка тебе не отвечает?
— М-г-м… Переживаю. С конца прошлого года ни единого письма. Я сам ей уже штук пять отправил. Ни ответа, ни привета.
Красильников знал, что Семипалов, перед тем, как пойти в армию, сделал своей невесте предложение. Семипалов часто рассказывал, как справят они свадьбу, когда Богдан вернется из армии. Как мечтает он пойти в ЗАГС в дембельском кителе. Как зовет Красильникова приехать к нему на свадьбу. А тут такая незадача: невеста куда-то делась и не отвечает.
— Да ладно, — помолчав, сказал Красильников, — нормально все будет. Ответит еще. Может, дела какие появились?
— М-г-м… — Только и промычал Семипалов.
Красильников хотел было еще что-то сказать, но промолчал. Прочистил горло неловко, потом поправил автомат и пошел дальше обходить заставу. Гравийная дорожка зашуршала под его сапогами.
Семипалов сел на сходни. Потеплее закутался в бушлат и вздохнул. Задумавшись, сам не заметил, как сигарета осыпалась пеплом в его пальцах.
Думал он о своей Светке. О том, как погрустнела она вдруг, когда узнала, что ему пришла повестка. Как стала отстраняться, как сделалась молчаливой и задумчивой. А еще думал Семипалов о ее соседе — Мишке Заварыкине, с которым Светка дружила еще в школе. Который был ее любовью. От таких мыслей было Богдану мерзко. Вдруг ночной холод вырвал его из задумчивости.
Семипалов встал. Решил немного пройтись, чтобы согреться.
«Может, похожу чуть-чуть, да сон придет?» — подумалось ему.
Богдан Семипалов тихо потопал вдоль расположения. Прошел у навеса, под которым мерзла шишига. Ее лобовое стекло покрылось непроницаемым слоем инея.
Дальше, направился он к конюшне. Послушал полминуты, как храпят внутри лошади.
— Ты это, кончай по заставе по ночам шляться, — сказал ему Красильников, когда они встретились снова, на пути к питомнику.
— Сейчас, еще одну выкурю и попробую на боковую, — ответил Богдан.
Когда разошлись, Богдан медленно зашагал к неспокойно спящим в вольерах собакам. Там он направился вдоль зданьица питомника, заглядывая в собачьи боксы. Когда дошел до Пальминого, остановился.
В полутьме он заметил сидящую в конуре вольера овчарку. Та выставила лапы, положила на них остроносую голову. Увидев перед собою человека, Пальма наградила его своим взглядом. Семипалову этот взгляд показался каким-то презрительным.
— Сучка вредная, — прошептал он, почесывая заживающие ранки от ее клыков на ягодице, — не собака, а вражина какая-то. Диверсант шерстистый.