– Не нравится.
– В этом тоже своя прелесть.
Он проводил взглядом дочь, уходящую счастливой походкой, с очередной победой в кармане, и вошел в дом доктора Джеймса Рэтчетта, пока тот не скрылся в своем специальном убежище. Доктор нарезал брикет, на вид спресованный из высушенного жевательного табака. На самом деле это был гашиш. Брикет был размером с костяшку домино. Опасной бритвой Рэтчетт отделял от него тонкие полоски и набивал ими небольшую бронзовую трубку. Каждый второй кусочек падал на пол.
– Животное, – бормотал Рэтчетт. – Из-за него я даже трубку набить как следует не могу.
– Бедняга! Как они посмели допустить, чтобы с вами случилось такое? Давайте, я набью вам трубку.
Они сидели в гостиной Рэтчетта, являющей собой драматическое сочетание черного и белого цветов. Позади камина, обрамленного слоновьими бивнями, было то самое особое место, куда, как он знал, скоро направится Рэтчетт.
Задняя стенка камина напоминала узкую красную прорезь. Ее обрамляли белые бивни, в свою очередь окаймленные черным кругом. В Брюстер-Форуме Рэтчетт был единственным человеком, до которого не доходила эта символика. Вот так и человек, бывает, не ведает о снедающей его болезни.
– Полицейский сделал очень хороший ход, – сказал он, набивая трубку Рэтчетта.
– Знай я, что полисмен неплохо соображает, я бы играл с Бойлем по-другому. Я играю лучше.
– Согласен.
– В турнире эта партия будет засчитана?
– Боюсь, что да.
– Это нечестно. Бойлю помогали.
– Вы сами предложили.
– Ах этот Бойль… Я могу его обыграть в любое время дня, в любой день недели.
– Да, можете.
– Я могу его убить.
– За что?
– За то, что он сделал со мной.
– Он ничего вам не сделал.
– Он воспользовался подсказкой полицейского, этого ночного сторожа, которому ни с того, ни с сего разрешили участвовать в турнире.
– Да, подсказкой он воспользовался. И чьей? Вы видели, как он над вами смеялся?
– Он не смеялся.
– Он ухмыльнулся и начал смеяться. Он-то прекрасно знал, что для вас игра с Бойлем – пустяк, что в честной борьбе вы победите, но сообразил, что одержит над вами верх, если не упустит момент. Он обратил против вас ваше же великодушие.
– Да, только так он и мог победить. Унизил меня.
– Конечно, и все смеялись вместе с ним.
– Ублюдок.
– Они не могли удержаться. Пока он здесь, они будут смеяться над вами.
– Ерунда. Они знают, что это всего лишь полицейский.
– Будут смеяться еще больше.
– Нет.
– Да. Встречая вас, будут смеяться про себя.
– Вы чудовище, раз говорите мне такое.
– Я ваш друг. А друзьям всегда говорят только правду.
– Все равно, вы чудовище.
Он протянул Рэтчетту набитую трубку и ответил:
– Наверное, я зря это сказал. Но у вас есть способ смешать его с грязью, хотя вы до этого не опуститесь.
– Что за способ?
– Ваши приятели на мотоциклах, ваши, как вы говорите, крутые ребята. Представьте себе: полицейский не может остановить хулиганов.
– Вы правы, на это я не пойду. Нильс окажется в дерьме. В абсолютном дерьме.
– Откуда ему знать, что за этим стоите вы?
– Так низко я не паду. Никогда.
Доктор Джеймс Рэтчетт улыбнулся:
– Я сейчас в хорошем настроении. Не хотите присоединиться и разделить со мной трубку мира?
– Нет, спасибо, мне пора домой.
– А кроме того, – сказал Рэтчетт, – даже если Нильс и узнает, кем он заменит доктора Джеймса Рэтчетта?
– В самом деле, кем?
– Я до этого, конечно, не опущусь.
– Конечно.
– Будьте завтра в полдень поблизости от наших коттеджей, – хихикнул Рэтчетт и, нагнувшись, прошел между слоновьими бивнями.
Человек, известный когда-то под именем Ганса Фрихтманна, усмехнулся в спину Рэтчетта и вышел из яйцеобразного домика. Чему быть, того не миновать. Некоторые ходы в шахматах, как он хорошо знал, могут иметь обратный, разрушительный эффект, особенно те, что на первый взгляд выглядят блистательно.
Этот Римо Пелхэм сделал серьезную ошибку. Если повезет – смертельную ошибку. К тому времени, когда они пришлют еще кого-то на замену, создатели плана покорения мира окажутся под контролем силы, которая знает как этот план реализовать. А доктора Ганса Фрихтманна здесь уже не будет.
Глава десятая
Нильс Брюстер любил порядок. Никогда не позволял мусору накапливаться на кухне. Вовремя оплачивал все счета. В срок ходил к дантисту. Нет причин откладывать на потом это дело. Он разберется, что и как.
– Пришлите ко мне этого… Римо, как там его… – сказал он в переговорное устройство и ощутил удовлетворение от сознания собственной решительности.
Окна его кабинета выходили внутрь образованного коттеджами круга, зеленый массив в центре которого был опоясан черным гравием. По периметру располагались белые коттеджи Брюстер-Форума, служившие одновременно и жильем, и местом работы ведущих специалистов. Дальше, вне кольца коттеджей, виднелись построенные в более традиционном стиле лаборатории и административные здания, где работали сотрудники рангом пониже, наемная рабочая сила. Вид из кабинета на коттеджи был вписан, как в клетки шахматной доски, в небольшие, уютные, оправленные в дерево окна кабинета, так что мир за окном выглядел шахматной партией. Деревья находились в центре доски, а небо было уже на территории соперника.
Дальний угол кабинета украшал белоснежный диван, на стенах висели авторские полотна, в основном – композиции геометрического характера, выполненные светящимися красками. На полу лежал ковер из шкуры белого медведя, о котором Брюстер говорил: «Это мой маленький каприз, Господь знает, как мало я себе позволяю». Маленький каприз обошелся больше чем в двенадцать тысяч долларов. Он был оплачен за счет одной из организаций, финансирующих проект. Ежегодно ей предоставлялся отчет о том, насколько удалось улучшить жизнь человечества, особенно его чернокожей части. По неизвестным причинам, двенадцать тысяч за ковер были проведены по статье расходов на изучение проблемы понимания черной ярости.
В кабинете было тепло и уютно. Так и было задумано Нильсом Брюстером; обстановка отражала теплоту, мудрость и понимание задрапированной в твид неуклюжей персоны хозяина кабинета.
Когда Римо вошел, громоздкая фигура попыхивала трубкой, являя миру Нильса Брюстера – доктора философии, профессора Чикагского университета, директора Брюстер-Форума, автора ряда книг, которые имели несколько тысяч человек, читали – несколько сотен, а понимали – только семь или восемь прочитавших. Римо почувствовал, что здоровяк собирается его унизить.
– Рад вас видеть, – напевно произнес доктор Брюстер с низким массачусетским приборматыванием и свистящим "с". – Вы Римо… Римо…
– Римо Пелхэм.
– Точно. Наш играющий в шахматы полицейский. Ну, так что же вы от меня хотите?
– Во-первых, узнать, чем вы тут занимаетесь.
– Для чего вам это?
– Чтобы лучше выполнять свои обязанности, я должен иметь представление о ваших исследованиях.
– Забудьте об этом.
– Забыть?
Римо стоял перед столом, ожидая, когда ему предложат сесть. Приглашения не последовало, и он уселся по собственной инициативе.
– Да, забудьте.
– Но почему?
– Просто потому, что вам этого не понять.
– Попробуйте объяснить.
– Пожалуй, не стоит.
– Пожалуй, стоит.
– Послушайте, – сказал Брюстер, закидывая ногу на ногу и затягиваясь трубкой. – Вы здесь только потому, что вы – довесок к правительственным субсидиям. Не хотелось бы делать неприятной вашу жизнь тут, но вы – незваный гость. Вот, например, вчера вечером своим нецивилизованным поведением вы внесли разлад в коллектив. Мне это совершенно ни к чему. Я вполне обойдусь без вашей безопасности и охраны того, что ни в том, ни в другом не нуждается.
– Маккарти это понимал?
– Маккарти был полицейским.