Да и они уже давно не попадались на глаза.
Она неподвижно стояла в конце закрытого шлюзового коридора, как будто ждала, когда ее найдут, — как будто знала, что игра окончена.
— Довольно, — сказал ей Адиссиан с противоположного конца, пытаясь разглядеть ее в сумраке.
Девочка не отвечала.
Адиссиану никак не удавалось рассмотреть ее лицо. Оно было закрыто волосами, к тому же она стояла вполоборота и смотрела немного в сторону. Он приблизился к ней на шаг. И тут она произнесла слово, от которого он оцепенел, как от паралитического яда:
— Папочка…
Голос Мелиссы.
Адиссиан едва дышал. Сердце бешено колотилось, ладони стали мокрыми от горячечного пота.
— Это невозможно…
Она повернулась, и он увидел ее лицо.
После ухода капитана трон занял Арикк Гуллеро. И в кресле, и на командующей позиции было крайне уютно. Кресло стояло на платформе, откуда вполне справедливо казалось, что он может контролировать немыслимую мощь звездолета движением пальцев. До войны ему собирались выдать собственный корабль — скромнее «Харибды», но все же свой крепкий линкор. Гуллеро с гордостью служил под командованием Коло Адиссиана, но у него были большие амбиции и не меньший талант к пустотной войне.
Не будь Истваана, его жизнь сложилась бы совсем иначе.
Маясь на троне без дела, он размышлял о том, что изменилось бы, не случись резни, но, заметив, что мысли зашли слишком далеко, заставил себя собраться.
На мостике было тихо, и ничто не отвлекало и так нервничающий экипаж. Гуллеро уже запросил у Эсенци и других офицеров отчет о состоянии дел. Никаких изменений. Им оставалось только смотреть и ждать.
Разговоры стихли до глухого гула. Тревога распространялась, как инфекция, усиливаясь с каждым содроганием металла, с каждым стоном деформирующихся пиллерсов.
В варпе даже опытный экипаж мостика не мог значительно влиять на ситуацию, но как Гуллеро казалось, его команда и вовсе беспомощна. Он холодел при мысли, что полностью зависит от Цирцеи и ее умения ориентироваться в потоках варпа, и не мог дождаться, когда они вернутся в холод космоса. Пока же оставалось лишь надеяться, что «Харибда» переживет удары шторма.
Он взглянул на треснувший иллюминатор, но тот был закрыт внахлест серыми створками и ничего интересного не показывал. Тогда Гуллеро окинул взглядом членов экипажа на постах. Несколько человек казались спокойными, но держались за края пультов с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Только сервиторы оставались равнодушны ко всему, давно лишившись эмоций, на смену которым пришли автоматические доктрины.
Всего в экипаж мостика входило несколько сервиторов, предназначенных для быстрой обработки данных и другой механической, рутинной работы. В них не было тепла и человечности, только отдаленная человекоподобность, и, хотя Гуллеро понимал их полезность, ему было неприятно находиться рядом с ними. Эта неприязнь вспыхнула с новой силой, когда он перевел взгляд на оператора авгура.
По сути, он был обработчиком данных и в настоящий момент находился в спящем режиме, свесив руки по бокам и склонив голову на грудь. Даже кабели, соединяющие механическое тело с пультом авгура, казались расслабленными.
Гуллеро уже собирался направить взгляд дальше, когда заметил, что под самим пультом, среди многочисленных проводов и муфт, кто-то прячется.
Маленькие бледные руки. Детская фигурка в легком белом платье.
Тусклый свет не давал хорошо ее разглядеть, к тому же она забилась глубже в тень под пульт.
Гуллеро подался вперед, не поверив своим глазам, придвинулся к самому краю платформы и увидел ее снова.
Девочка, просто ребенок.
— Лейтенант Эсенци, — позвал он. — Вы это видите?
Лисса Эсенци проследила взглядом за его рукой и нахмурилась. Между тем несколько членов экипажа заинтересовались его словами и тоже повернулись к пульту.
— Это что, маленькая девочка? — спросила она с недоуменным выражением на обычно строгом лице.
Гуллеро спустился по ступеням платформы и сел перед ребенком на корточки, чтобы их глаза были на одном уровне. Лицо девочки, и так прикрытое длинными черными волосами, было к тому же обращено немного в сторону, и ему никак не удавалось нормально ее разглядеть.
— Не бойся, — сказал он, между тем чувствуя в животе напряжение, как будто съел в трапезной что-то не то. — Можешь вылезать.
Послышался тихий детский смех, но девочка не сдвинулась с места.
— Нельзя тут сидеть, — настаивал он, подходя ближе к авгуру. — Тебе здесь не место.