Перед тем как совершить в среду утреннюю пробежку, я привязала ключи к шнуркам кроссовок, Лотти взяла их, прежде чем дать указание выбросить мою одежду, в которой я поступила в «Бет Изрейэль».
Она встала и строго посмотрела на меня. Когда она заговорила снова, вдруг зазвучал ее венский акцент:
— Я попросила бы тебя, чтобы ты не была такой безрассудной, Виктория. Попросила бы, если бы ты не была так влюблена в опасность и смерть. Ты очень осложняешь жизнь тем, кто любит тебя.
Я не нашлась, что сказать ей в ответ. Она долго смотрела на меня своими очень темными глазами, выделявшимися на худом лице, затем слегка покачала головой и вышла.
Подведем итоги моей репутации, сложившейся за двадцать четыре часа. Получалось не слишком привлекательно: бессердечная самка, влюбленная в смерть и опасность, вынудившая робкую пациентку косметической хирургии искать убежища у обслуживающего персонала.
Когда час спустя пришло время принимать физиотерапию, я угрюмо побрела вниз. Обычная больничная рутина, которая обезличивает любого пациента, лишая его собственной значимости, приводит меня в состояние ледяного сарказма. Сегодня я наслаждалась ею, как хорошим зарядом просветления.
После физиотерапии я сама сбежала от своей бранившейся соседки и ждала, пока мне привезут одежду, устроившись в кресле холла с кипой старых «Глэмоурз» и «Спортс иллюстрэйтед». Кэрол Альварадо, медсестра и помощник заведующего в клинике Лотти, прибыла чуть раньше двух. Она тепло поздоровалась со мной, крепко обняла и поцеловала, коротко ужаснувшись по поводу выпавшего мне на долю тяжелого испытания.
— Даже моя мама молилась Божьей Матери за ваше спасение, Вик.
Это действительно было нечто, ибо миссис Альварадо обычно смотрела на меня с молчаливым презрением.
Кэрол привезла джинсы, свитер и ботинки. Одежда и нижнее белье показались мне ненатурально чистыми. Я забыла, что оставила их в прачечной в среду. Очевидно, одна из моих соседок по лестничной клетке подбросила мокрую кучу моих тряпок к дверям моей квартиры, а Кэрол великодушно нашла время пропустить их еще раз через машину.
Она помогла мне ускорить выписку, ибо была знакома с большинством медицинских сестер на этаже. Их враждебность ко мне немного поубавилась, когда они увидели меня рядом с ней. Держа фарфоровую вазу Макса, я и Кэрол, тащившая горшок с геранью, прошли по длинным коридорам к месту парковки машин персонала на задний двор госпиталя.
Моя голова, казалось, была набита ватой и не принадлежала моему телу. Я тоже отрешилась от всего окружающего. Прошло только два дня с моей злополучной пробежки, но я чувствовала себя так, словно была оторвана от мира на месяцы. Мои ботинки казались мне новыми и чужими, и я не ощущала своих джинсов, обычно плотно облегавших тело. В том, что они сидели не так плотно, можно было винить последние несколько дней — я потеряла добрых пять фунтов за это время.
Когда мы добрались до моего дома на Расин, мистер Контрерас ждал меня. Он привязал на шею Пеппи большую красную ленту и вычистил ее золотисто-каштановую шерсть так, что она сверкала в пасмурный серый день, словно в лучах солнца. Кэрол вручила меня им, еще раз поцеловала и откланялась при входе.
Я предпочла бы побыть в одиночестве, чтобы привести в порядок свои мысли, но мистер Контрерас заслужил право позаботиться обо мне, и я покорилась. Он взял меня под руку, подвел к креслу, снял ботинки и, усадив, мягко подоткнул шерстяное одеяло под мои ноги, укутав мне колени. Он приготовил живописный поднос с фруктами и сыром и поставил его около меня, не забыв и про чайник.
— Теперь, дорогая, я оставляю ее высочество здесь, чтобы она составила вам компанию. Если захотите чего-нибудь, вам стоит только позвать меня. Я записал свой номер и оставил его рядом с телефоном, чтобы вам не искать его. И прежде чем вы сунетесь головой в новое ужасное предприятие, дайте мне знать. Я не должен вертеться около вас — я знаю, что вы этого не любите, — но кто-то должен знать, где потом искать вас. Вы лучше пообещайте мне это, или мне придется нанять детектива, чтобы он сопровождал вас.
Я протянула ему руку:
— По рукам, дядюшка.
Почетное обращение так взволновало его, что он строго заговорил с собакой, объясняя Пеппи ее обязанности в отношении меня, затем похлопал меня по больному плечу и направился вниз по лестнице в свою квартиру.
Я не большой любитель чая, но мне было приятно оставаться там, где меня усадили. Я налила себе чашку, добавила побольше сливок и принялась поедать виноград, поочередно отщипывая ягоду то себе, то собаке. Она сидела на задних лапах, наблюдая за мной немигающими глазами, едва дыша, преисполненная серьезности, сознавая собственные обязанности, а заодно удостоверяясь, что я не собираюсь вновь исчезнуть, забыв про нее.