— Ты Женьке нравишься, — ни с того, ни с сего отвечаю я.
— Вижу, вижу… Это он ревнует: вышел поглядеть, что мы делаем, да отвлёкся этим… поясом Койпера. — Зевнув, она выпускает к мутному небу длинную струю дыма. — Не люблю Новый год, спать хочу… Честно говоря, ты мне нравишься больше, но у тебя такой гарем! Не берусь конкурировать…
— Хотя могла бы… — Я смеюсь, вспоминая наше с Виолой недавнее развоплощение — и то захватывающее, что случилось потом. — Пора забывать все эти категории. Не такое сейчас…
— Да ничего я не хочу забывать, — тихо, но упрямо перебивает Крис. — И нового ничего не хочу. Буду читать старые книги, смотреть старые витакли и ждать вечерами Женьку. Затащу его к себе — и отучу болтаться по Космосу!.. Кстати, он, хотя весь такой безумный и запредельный, намного беззащитнее всех вас. И о-очень традиционный, вроде меня…
— Поживём, увидим.
— Не помешаю, господа?
С сигарой в руке, иронично-чопорный, в полной своей напомаженной красе, в накинутом пальто и шляпе приближается молодой Доули. Я смотрю на его лицо Антиноя и думаю: просто ли омолодился бывший Мастер Ложи или впрямь взял за образец какую-нибудь античную скульптуру?…
— Джэнет не выносит дыма в закрытом помещении, а шататься по закоулкам чужого дома я не привык. Впрочем, могу погулять по берегу и понаблюдать, как приходит первый рассвет — Боже правый! — 3474 года!.. Мне бы очень хотелось узнать, что думает по этом поводу мистер Герберт Джордж Уэллс. И мистер Джордж Бернард Шоу. Я знал обоих. Если они уже здесь, обязательно разыщу…
Мы молча слушаем его. Не знаю, с каким чувством это делает Крис, но я отслеживаю в себе престранную смесь страха, любопытства и сочувствия. Всё же, Доули представлял собой немалую, хотя и недобрую силу; видеть её скованной, втиснутой в новое тело, как бы не отвечающее за грехи прежнего, и жутковато, и поучительно.
Со свойственной подобным людям — даже и без динамики — самолюбивой чуткостью, Алфред криво усмехается.
— Пусть вас не сдерживает деликатность, мои милые друзья! В мире, где люди были врагами, она заменяла дружелюбие, а здесь и вовсе не нужна. Мы все должны привыкать к новым отношениям, совершенно новым, и стараться спокойно принимать даже то, от чего нас словно кипятком обдаёт… Здесь добрейшему королю Чарлзу придется любезно раскланиваться с Кромвелем, и наоборот, Кромвелю — терпеть короля Чарлза. Людовик Шестнадцатый, в конце концов, пригласит на чашку чаю Робеспьера — просто, чтобы посудачить об общих знакомых и о родной эпохе… И знаете, почему? Потому, что уничтожено всё, из-за чего люди спорили, дрались, шли на плаху. Чаша Святого Грааля — в руках мировой машины-няньки, Meqistopheles’а. Механический рог изобилия делает ненужной любую борьбу… — Рукой в перчатке он разгоняет дым, явно наслаждаясь своим красноречием. — Истории за последние пятнадцать веков было угодно выступить в роли искусного кулинара, у которого в одном салате сочетаются фрукты и овощи, солёное и сладкое. При этом появляется некий единый вкус, может быть, и приятный, но в котором уже не разберёшь составляющих… ну, что же, всегда чем-то приходится жертвовать. Например, вечной священной ненавистью к еретикам, к инаковерующим. Вам объяснят: все веры равны, за всеми богами, включая атеистический «прогресс», стоит один Абсолют, Причинный Океан. Так что молитесь в своей развёртке кому угодно, а насчёт, например, священной войны газават — извините, кончились дикие времена!..
— Или насчёт костров инквизиции, — вставляю я, ибо чувствую, что речь Доули затягивается.
— Ну да, и с ними то же самое… Хотя — не спешите презирать! В любой великой страсти, юноша, даже в самом мрачном и жестоком фанатизме, есть нечто, достойное уважения… — Я не удерживаюсь от улыбки, услышав о «юноше» из уст розовощекого молодца, на вид не старше двадцати трёх лет; Алфред тоже смеётся, поняв причину моего веселья. — Извините, привычка: старая закостенелая душа в этом манекене из витрины, хе-хе…
— Ну, зачем же так? — вдруг вмешивается Крис. Кажется, она обозлена. — Разве же это манекен? Представьте себе, что вы надели свой лучший костюм, надушились, причесались, — чтобы вашей любимой было с вами приятно!..
— Ещё один вид рабства, и, ей-Богу, не… — снова заводит свою шарманку Доули, но Крис уже не собьёшь:
— Так попросите Сферу, чтобы она вас срочно освободила! Стёрла в вашей психике любовь! Да, освободитесь — и спокойно опять надевайте ваши морщины, ваше брюхо и лысину! Я их в Лондоне видела… Что? Слабо? Есть вещи поважнее вашей свободы?…
Пораженный, я вздрагиваю, будто вновь услышав слова Виолы о грандиозной лжи либерализма, обезьяньей «свободе»…