Жженый из своей комнаты слышал ругань и скверную матерщину. От всего этого его тошнило, но вставать, идти равнять подонков... Тоже тошно. Черт с ними. Твари! Все равно.
Он закрыл глаза.
Приковылял Ботва с лампой.
— Зажгем? — спросил Пистон.
— Да не, — ответил еще один, некто Тухляк. — Светло еще, видать. Вот стемнеет когда…
Где-то слабо ухнуло. Чуть звякнуло оконное стекло.
— Что это? — насторожился Пистон.
— Где? — не понял Слякоть.
— Ну вроде как грохнуло где-то. Взрыв, что ли?
— Да нет ни хрена. Сдавай, говорю!
Но Пистон все напряженно вслушивался, а затем вскочил, высунулся в форточку. Мыло опять загоготал:
— Эй! Слухач! Га-а!..
Даже в этой компании он считался придурком. Пистон спрыгнул, ветер руки о штаны.
— Черт-те знает... — произнес он неуверенно. — Показалось, что ль?
— Да, небось, Дешевый слыхал, если что, — сказал Тухляк. — Придет, спросим. А в самом деле-то, пошаливают людишки... Вон, Скальп куда делся? Всегда приходил вовремя.
— А может, слинял просто. — Пистон наконец-то начал сдавать. — За ним это дело не заржавеет, знаете же его.
Слякоть скривился, плюнул презрительно на пол. Скальпа он ненавидел и боялся — а оттого ненавидел еще сильнее. Он не хотел признать, но чувствовал, что Скальп сильнее его. Во всех смыслах — злее, удачливее, резче. И действительно сильнее. Против него Слякоть в самом деле был как слякоть — и знал это. Оттого и ненавидел.
Если б он знал, наверно, позлорадствовал бы: он-то жив, а Скальп как раз лишился именно скальпа. Его труп со снесенной крышкой черепа валялся в школьном сквере, и вороны с удовольствием лакомились падалью... Но Слякоть этого не знал, а потому и сплюнул с выражением.
— Ну и болт на него, — заявил он. — Пропал — ну и пропал!
Прочие промолчали. Тухляк и Пистон не рисковали говорить о Скальпе что-либо плохое: узнает — несдобровать. Четвертый же игрок, по имени Тощий, просто молчал всегда.
Странный он был тип, этот Тощий. Вправду очень тощий — высокий, исхудалый, с резко выступавшими чертами лица, запавшими глазами. Если бы эти олухи были знакомы с мифологией, наверняка бы сказали про него: «Кощей Бессмертный!..»
Конечно, так они сказать не могли. Но относились к нему именно так: пугливо и настороженно, точно и в самом деле был колдун. Притом что ничего похожего он не делал. Молчал, и все. Говорил по две фразы в день. Правда, он никогда никому не смотрел в глаза — либо вниз, либо в сторону. Это заметили. И напряглись еще больше. И уж конечно никто не решился лезть с расспросами.
Пистон осторожно покосился на Тощего, и отчего-то померещилось ему, что в уголках длинного беззубого рта проскользнула усмешка... После чего случилось маленькое чудо: этот рот открылся и проговорил:
— Ничто в этом мире не пропадает... Ходи, Тухляк! Твой ход.
Тот засуетился, зашарился в своих картах и выкинул на стол шестерку пик.
Философема Тощего на какое-то время погрузила общество в затишье. Даже Мыло, хоть и ни черта не понял, разинул рот и переводил взгляд с одного на другого, словно ожидал, что кто-нибудь да разъяснит ему глубину мысли... Не дождался, понятно. В коридоре затопали шаги, скрежетнула дверь, и на пороге объявился часовой с крыши — тот самый Дешевый. Он был в старой армейской плащ-накидке, которая от множества крохотных капелек измороси казалась цветом похожей на бок свежей рыбы.
— Ну чего?! — обиженно воззвал он. — Вы чего тут охренели, что ли!
Дешевый в группе был на последнем месте. Хилый, плюгавый и почему-то с вечно гноящимися глазами — кому, как не такому, быть парией?.. Вот он и был. Служил на побегушках, делал всякую грязную, позорную работу. Или просто непрестижную. Вот и сейчас в промозглом сумраке, на продуваемой холодными ветрами крыше очутился именно он.
Правда, пришла пора меняться. Сменить Дешевого должен был Слякоть, но он и головы не повернул.
— Я говорю, совсем охренели, что ли! Слякоть, давай иди наверх. Я тебе что, нанялся караулить?
Слякоть как будто и не слышал. Он швырнул козыря, покрыв им чьего-то короля.
— Слякоть! — вякнул Дешевый. — Ты че, не слышишь?!
— Пошел ты, — прозвучал ответ.
— Чего? — вылупились гнойные глаза.
— Что слышал.
Дешевый растерялся. Что делать? Заставить силой он не мог. Уговаривать?.. Смешно.
— Да ты че?.. Иди, давай, твоя очередь!
Слякоть резко повернулся:
— Чего ты сказал?
— А че мне говорить? — Дешевый сразу струхнул. — Очередь твоя? Твоя! Вот и иди.
Несмотря на трусость, хоть как-то выглядеть человеком Дешевому хотелось. Потому он и зафасонил.
Но Слякоть вдруг вскочил как вепрь:
— Чего?! Чего ты, гнида! На кого рога поднял? Р-раздавлю!
У Дешевого сердце в пятки ушло. Он отшатнулся, споткнулся, чуть не упал.
— Да ты че! — взвизгнул он. — Я ничего!.. Я сам... Слякоть! крикнули из соседней комнаты.
Стало тихо. Пауза. Секунд через пять Слякоть откликнулся:
— Я! А чего такое?
— Поди сюда.
Переглянулись Тухляк и Пистон. Мыло опять разинул рот. Ботва ехидно заерзал.
— Сейчас иду, — сказал Слякоть выжидающе.
— Не сейчас, а сию секунду, — раздался спокойный ответ. — А не придешь — сам приду.
Сказано было без угрозы, но о возможных последствиях знали все — большого ума не надо. Хватит и того, что у Мыла.
— Да ты че, босс? — вдруг заговорил Слякоть весело — Уже иду! Вот он я.
Он быстро зашагал в соседнюю комнату и предстал перед командиром.
— Слушаю, босс.
Жженый ответил не сразу. Он даже не пошевелился, так и лежал с закинутыми за голову руками. Потом спросил:
— Кто сейчас должен заступать на пост?
— А кто должен? — начал придуриваться Слякоть.
— Ты мне здесь идиота из себя не строй, — негромко посоветовал Жженый. — Иначе желаемое может стать действительным... Повторяю вопрос: кто должен заступить на дежурство?
— А-а, это!.. — Слякоть будто бы лишь теперь сообразил. — Так это, босс! Я Дешевому говорю честь по чести: постой, говорю, за меня, я тебе две банки тушенки и кусок сахару... И сухарей еще. Ладно, говорит! А теперь на дыбы.
— Дешевый! — позвал начальник. Тот суматошно подскочил:
— Здесь!
Жженый посмотрел на одного, на другого. В сумерках, правда, видно было плоховато.
— Вы договаривались с ним? — кивнул Жженый на Слякоть.
— О чем? — изумленно моргнул Дешевый.
— Да это я про замену! — встрял Слякоть. — Ну, помнишь? Я говорил тебе: мол, отдежурь за меня, а я тебе за это тушенку и сахар. Ну! Забыл, что ли?
Дешевый вмиг смекнул. Он был жадный и, когда пахло поживой, соображал быстро. Даже слишком — спешил, себе же на голову.
— А-а, — забормотал он, и счастливая улыбка расползлась по лицу. — Ну да, ну да... Я и забыл! Да, точно. Договаривались.
Жженый помолчал.
— Все нормально, босс, — интимно произнес Слякоть. — Без проблем! Вопрос закрыли.
— Ладно, — обронил наконец Жженый. — Идите.
— Пошли, — сказал Слякоть дружески и подтолкнул Дешевого. — Пошли, сразу отдам.
— Чего? Продукты отдашь? — обрадовался Дешевый.
— Ну да. Пошли.
Они вышли из комнаты.
— Сюда. — Слякоть направился в подъезд.
— Куда это?
— Идем, идем, — Слякоть понизил голос. — Они у меня там припрятаны, наверху.
— Да?.. А тушенка-то того... не испортилась?
— Нет. Свежак.
Стали подниматься по лестнице. Слякоть приобнял спутника за плечи.
— Ты это, — сказал он, — обиды не держи. Погорячился я, бывает... Чего сгоряча не брякнешь.