– Если на налетчика только наставить подобную штуковину, он в обморок от страха грохнется. Даже стрелять не придется. – Трюэтт улыбнулся, но улыбочка внезапно исчезла, а на лице его проступила жестокость. Пол не мог отвести взгляд от “люгера”, пока продавец не направил дуло в сторону. Это было все равно, что смотреть в жерло орудия.
– Насколько мне известно, в этой части Лос-Анджелеса такой только один. Сорок пятые “люгеры”, как куриные зубы, – их редко можно увидеть. – Трюэтт выглядел заботливой мамочкой, баюкающей любимого ребеночка. – Но вам вряд ли подойдет для охраны магазина. – Он с большой осторожностью убрал пистолет обратно под стекло, а затем отошел в сторону. – Думаю, у меня есть, что вам нужно. Вот здесь у нас...
Пол встал около “люгера” и принялся уговаривать себя не смотреть в его сторону: он чересчур большой и неудобен в обращении. Кроме всего прочего, пистолет такого типа очень заметен. А ему требовалось нечто противоположное по качествам, нечто незаметное. Что можно легко спрятать, и чем удобно быстро воспользоваться. Так, например, дерево в лесу трудно приметить, потому что оно точно такое же, как и десятки тысяч ему подобных. Ему нужен пистолет, подобный тому, что он оставил в Нью-Йорке. Предназначенный для убийства.
Он раздумывал: “Я обыкновенный продукт среднего класса. Средних лет, такой же, как все, – невинный в младенчестве, но обученный коварству с младых ногтей. Мы живем в страхе. Только со мной произошла трагедия, с которой я не смог смириться. Они убили мою жену и дочь. И вот я здесь, покупаю пистолет, чтобы больше никогда их не бояться. Я – сумасшедший, и все же я единственный нормальный человек. Кто судьи, я спрашиваю, судьи кто?”
Сейчас он купит пистолет, а сегодня же ночью выйдет в город на охоту. В нем не кипела лихорадочно кровь мести, он не был одержимым фанатиком, и думы о предстоящем не доставляли ему удовольствия. Но он был обязан это сделать. Очистить улицы, чтобы дочь какой-нибудь бродяги сегодня не пострадала. Радости мало: врачам тоже не очень-то нравится резать своих пациентов, но Кэрол и Эстер мертвы, а у него перед ними несколько обязательств, которые необходимо выполнить.
Тем временем Трюэтт отыскал картонную коробку, обернутую гофрированной бумагой: в ней лежал тупорылый револьвер, сияющий свежей чернотой.
– Э...
– “Смит-и-Вессон Сентенниал”. Пять патронов, без “собачки”, компактный, легкий, стреляет специальными патронами тридцать восьмого калибра. Двухдюймовый ствол, вид заостренный, курок защищен кожухом, чтобы не цепляться за материю кармана или вещи в вашем ящике. Если думать о безопасности – я имею в виду шныряющих по комнате детишек и всякое такое – это, судя по всему, самый безобидный в этом отношении револьвер. Из него невозможно выстрелить, если не держать его правильно, соответствующим образом, то есть сжимая рукоятку, являющуюся заодно и предохранителем, и нажимая при этом на курок. Поэтому, даже если он упадет на пол, то не выстрелит. Рекомендую.
Пол покачал револьвер в руке. Он был легок, как игрушечный. Тогда он выкопал из глубины своего опыта фразу:
– А какова останавливающая сила?
– Как я уже говорил, к этому пистолету подходят стандартные полицейские патроны. Разумеется, стрелять из него на дальнее расстояние нельзя, – это невозможно с таким коротким дулом, – но хороший стрелок сможет попасть в человека с тридцати футов, а в магазине вам большего и не нужно. Несмотря на невесомость, он пинается, как мул, но я вам вот что скажу: уж лучше потом помассировать ушибленную отдачей руку, чем позволить какому-нибудь придурку проткнуть себя ножом. Это пятизарядный, а не привычный шестизарядный револьвер, зато он не такой громоздкий и позволяет стрелять патронами с высоковзрывчатым порохом, потому что цилиндрический затвор и пробойник ударяют сбоку по капсюлю. То есть можно использовать высокоскоростные боеприпасы, ничем не отличающиеся от патронов “магнум”.
Трюэтт исчез под прилавком и вытащил оттуда еще одну коробку. В ней лежал маленький плоский пистолет. Пол как-то раз видел подобный, но тот оказался зажигалкой.