За окном был солнечный, не по-осеннему теплый день. Невольно Герман вспомнил, как полгода назад он вот так же ехал в Тверь на свидание с Аглаей Румяновой: до чего же жизнь тогда была проще и понятнее!
Иногда ему очень хотелось вернуться в тот мир, в котором он был хоть и безденежным, но зато беззаботным шалопаем-студентом и ничего не знал об интригах высшей аристократии, о заговорах революционных ячеек, о таинственных убийцах с иномировыми артефактами. Устраивать попойки с однокашниками, соблазнять легкомысленных дамочек, а самое главное — ни за кого и ни за что не отвечать. Он ведь не хотел всего этого: играть с такими огромными ставками в игру, правил которой он не знает. Никто не спросил его согласия, прежде чем сунуть ему в руки Узорешитель. Да ион ведь и пытался от него избавиться, но всякий раз…
— Эх, барин-барин, — вздохнул в ответ на эти его мысли Внутренний дворецкий, — Коготок увяз — всей птичке пропасть. Влез ты в эти самые дела по самые помидоры, да теперь уж ничего не попишешь. С волками жить — стало быть, по-волчьи выть приходится.
Искры народной мудрости, которыми на сейчас раз сыпал Внутренний дворецкий немного его успокоили. В самом деле, теперь приходится играть теми картами, которые получил на руки. А раз так, то надо еще и научиться получать от всего этого удовольствие. В конце концов, от же тоже не из последнего рода. Он дворянин и потомок помещиков, у которых некогда были сотни крестьян. Потомок офицера, водившего свою роту в бой при Маныче и потерявшего там половину солдат, но зато выполнившего задачу!
Значит, и Герману пора начинать привыкать к тому, что от него теперь зависят люди, и иногда эти люди будут умирать. Хотелось бы, конечно, чтобы пореже. Ради этого придется постараться — и в том числе найти флороманта, с которым так или иначе связан господин Ферапонтов.
Что-то Германа смущало в версии о том, что флоромант — это Надя. Каким образом она могла убить людей, находившихся в Залесском, когда сама была при этом в Кувшиново вместе с ним? Заранее? Но доктор сказал, что инкубационный период совсем короткий, едва ли она могла успеть. Или могла?
Заноза, засевшая в его мозгу, была настолько неприятной, что он подумывал даже о том, а не направить ли ему на себя Узорешитель в режиме «прозр.»? Вдруг что-нибудь да обнаружится.
Но останавливала жадность. Или, если взглянуть иначе — бережливость. Прозрение оказалось дорогим удовольствием, а пополнять запасы силы ему категорически запретили. Привлекать к себе внимание новым спонтанным освобождением крестьян было очень опасно. Герман знал, что та история была на контроле у самого императора. И одна мысль о том, что взгляд всем в империи известных стальных глаз, и без того смотревших с многочисленных портретов в каждом присутственном месте, окажется прикован к его персоне… в общем, эта мысль вызывала дрожь.
Император был магом величайшей силы, с которым ни один из князей не мог и подумать тягаться. Ему были доступны заклинания такой мощи, что даже среди дворян о них говорили лишь шепотом, и по большей части пересказывали слухи, так как достоверных сведений было мало.
Император повелевал временем. Говорят, при желании он мог обратить время вспять и сделать так, что какой-нибудь человек вообще не рождался на свет. Говорили, что он не раз уже так делал, но об этом никто не может в точности знать, кроме него самого. Много чего говорили…
Так или иначе, в распоряжении его величества находилась сила миллионов государственных и удельных крестьян, которую остальные сановники империи могли черпать лишь изредка, в виде особой милости, а в остальное время она принадлежала императору безраздельно. Страшно было даже подумать, на что он был способен с такой мощью.
И Герман предпочел лишний раз не думать. Так или иначе, пока он внимания его величества не привлек, и хорошо бы и дальше без этого обойтись.
Знаменитый путешественник снимал в центре Твери просторную квартиру, правда бывал в ней, как рассказала Ариадна, наездами. У дверей его дома Герман остановился и на секунду призадумался.
Он чувствовал себя немного глупо. В конце концов, с чего бы это вдруг он должен разрешать какие-то недомолвки между двумя малознакомыми ему людьми?
Однако же ничего, в конец концов, не мешало ему просто зайти проведать знакомого, посмотреть, как он и что с ним. А ежели заметит в его поведении что-нибудь пугающее, то действовать по обстоятельствам. Как бы там ни было, а странности его, если верить Ариадне, усилились после похода в гробницу, а значит, могут иметь отношение к делу.