Откинувшись на податливую, мягкую спинку с удобным подголовником, он некоторое время сидел, приходя в себя после совершенных усилий.
Наконец разноцветные искры перестали мельтешить перед глазами, непроизвольная дрожь понемногу улеглась, оставив ощущение ломоты в ослабевших от долгой неподвижности мускулах.
Сколько дней Астафьев смотрел на этот стол, предвкушая минуту, когда сможет, наконец, сесть в кресло, и...
Он протянул руку, сдвинул листы пластбумаги, освобождая из-под них странный предмет, уголок которого долго терзал его воображение.
Серый ничем не примечательный прямоугольник, размером с человеческую ладонь.
Николай перевернул его, сдул пыль, с замиранием сердца наблюдая, как свет упал на матовую поверхность, преломился, и тонкая пластина внезапно приобрела объем, открывая взгляду навек запечатленное изображение молодой улыбающейся женщины.
Френку от Катрин.
Его внезапно бросило в жар.
Ник смотрел в удивительные, живые черты незнакомой женщины, понимая, что никогда не видел такого нежного открытого взгляда; ямочки на щеках, счастливая улыбка, длинные вьющиеся волосы, – все это создавало нереальный, потусторонний образ... Астафьев сидел, будто завороженный, и смотрел на голографический снимок, который сказал ему все, дал интуитивный ответ на большинство казавшихся неразрешимыми вопросов: да, была иная жизнь, смысл которой не сводился к количеству убитых ксеноморфов, – он играл на губах незнакомки недоступным пониманию счастьем.
Николай забыл про холод и дрожь.
Он невольно вспоминал свой небогатый опыт общения с представительницами противоположного пола: образы современниц, суровые, неприветливые накладывались на снимок, словно гротескные, ломающиеся тени, и в голову вдруг пришла ясная, осознанная мысль: их борьба, лишения, схватки с чужими, – это не жизнь, а уродливый отголосок прошлого...
Нервное перевозбуждение постепенно прошло, сменяясь глухой депрессией.
Тела коснулась прохлада, быстро превратившаяся в неприятное чувство холода.
Николай сидел в кресле, глядя на погасшие экраны мониторов, и все отчетливее понимал: вывод о главенствующей роли людей может быть и верен, но его надежды вряд ли сбудутся, – он не мог сделать даже такой малости, как заново включить вошедшую в энергосберегающий режим аппаратуру, не говоря уже о том, чтобы постичь смысл ее функций, научится управлять компьютерными комплексами.
Те команды, что он выучил в период подготовки к вылазке в смежный сектор, явно не годились. Интуитивно Астафьев понимал, что все компьютеры так или иначе должны подчиняться какому-то единому, незыблемому принципу, знание которого давало власть над ними, но, увы, – на поверку его эрудиция в данном вопросе являлась смехотворной...
...Чувствуя, как по телу начинает гулять озноб, он потянулся к лежащей на полу одежде. Ткань заскорузла от засохшей крови, пришлось приложить усилие, чтобы оторвать от пола свою куртку, из-под которой внезапно выкатился странный сферический предмет.
Николай посмотрел на него и отвернулся, натягивая на плечи загрубевшую ткань.
Отчаяние все глубже овладевало его рассудком, словно он только что очнулся от несбыточного эйфорического сна и увидел реальность такой, какова она есть.
...
Ультрафиолет.
Свет нес энергию, и специальные фотоэлектрические вставки, расположенные на обшивке сфероида уловили поток заряженных частиц.
Прошло всего несколько минут и одно за другим начали включаться устройства периферии: заработали сенсоры, передавая импульсы возбуждения на вход центральной нейросети.
Он лежал на полу.
Вокруг высились блоки систем поддержания жизни, спектр освещения соответствовал нормам, определенным для медицинских отсеков, однако анализаторы атмосферы указывали на низкую температуру воздуха, недопустимый уровень пыли и большой процент углекислоты.
В поле зрения точечных видеокамер попадала большая часть помещения, нейросистема распознала не только блоки медицинской аппаратуры, но и закрепленное на монорельсе кресло, в котором сидел полунагой человек.
Мгновенная попытка наладить двусторонний нейросенсорный контакт успехом не увенчалась, – у человека отсутствовала не только левая нога, но и имплант, с необходимым для установления контакта буферным устройством временного хранения и дешифровки данных.
Собственно ИПАМ мог обойтись и без него, – датчики четко фиксировали биополе, снимая показания нервного возбуждения отдельных участков коры головного мозга, а система распознавания, используя специально разработанные алгоритмы, анализировала данные, делая вывод, о подавленном психическом состоянии человека.
Сфероид, главным назначением которого являлась помощь людям при возникновении затруднительных ситуаций, не мог не отреагировать на полученную информацию. Проанализировав собственные возможности, он пришел к выводу, что единственным средством для установления предварительного контакта мог послужить только встроенный синтезатор речи.
...
Николай вздрогнул всем телом, как от удара электрического тока, когда за его спиной внезапно раздался голос:
– Сэр, вам необходима помощь?
Он резко обернулся. Медицинский модуль был пуст, никто не стоял сзади, но голос прозвучал так явственно, что не мог быть плодом его воображения.
– Вы смотрите в неверном направлении. С вами говорит ИПАМ. Я не могу двигаться, недостаточно энергии для включения микрореактивных движителей.
Горячий пот вновь обжег кожу.
Николай медленно опустил взгляд и увидел тот самый сфероид, который несколько минут назад выкатился из вороха одежды.
– Где ваш имплант сэр? Я не могу установить мнемонического контакта с биологическими нейросетями.
Астафьев немо, неотрывно смотрел на небольшой шар.
Он был в шоке, и не мог даже вообразить, сколько перемен в его жизнь принесет внезапно зазвучавший синтезированный голос маленького, невзрачного кибернетического устройства.
Окажись на его месте Ван Хеллен, разговорчивому сфероиду пришлось бы туго.
Люди опасались кибернетических механизмов, даже тех, кто приносил явную, ощутимую пользу. Корни данной фобии крылись во мраке стремительной деградации, наступившей после печально знаменитой Внешней Атаки.
Николай тоже вырос с чувством недоверия к различным автоматическим устройствам, – именно недоверия, а не панического страха, – как любой нормальный человек он попросту побаивался того, чего не мог понять, однако долгое пребывание в тесном контакте с машинами, работавшими над его исцелением, притупило былые страхи.
В эти минуты Астафьев, не задумывался над значимостью и глубиной перемен, произошедших в его мировоззрении. Он оцепенел от неожиданности, но не ударился в панику.
Разве не о машинах он думал на протяжении последних дней? Им владело естественное стремление выжить, найти свое место в жестоких рамках трудного существования небольшого человеческого анклава; однажды пережив физическую и моральную агонию, он страшился ее повторения, внутренне не принимал предопределенности своего будущего, и в данный момент, испугавшись внезапно зазвучавшего голоса, он, тем не менее, не потерял, ни страхов, ни надежд, – все смешивалось в рассудке, невольно отражаясь в поступках Астафьева.
Он неотрывно смотрел на маленький шар, то цепенея от ужаса, то лихорадочно пытаясь понять, откуда он взялся?
Ван Хеллен поступил бы иначе.
Услышав за спиной голос внезапно и необъяснимо ожившего механизма, Доминик просто всадил бы в него пулю, для верности.
Николай не мог сделать этого по двум причинам.
Во-первых, у него не было оружия, а, во-вторых, синтезированный голос только на мгновенье напугал его, внезапно зазвучав в унисон неистовой надежде...
– Я не понимаю тебя... – Хрипло ответил Астафьев. Если бы не увечье, он бы встал с кресла и присел на корточки подле таинственного шара, в попытке разглядеть его внешнюю структуру, но, машинально подавшись вперед, он вдруг болезненно ощутил свою физическую беспомощность, едва не упав на пол.